– А его навещали друзья или подруги, так сказать?
– Да нет, вроде. Дети всё бегали. А так – никого. Спокойный он был, я вам говорю.
– Понятно. А вы случайно не знали, что у Германова первая степень инвалидности? – как бы невзначай спросил прокурор.
– Нет, не знал. Такое знать сложно. А разговоров у нас с ним про это не было.
– Спасибо, Хабиб Азизович, спасибо! Можете садиться.
«Опять мысли разбегаются. А ведь эти люди обо мне говорят. Всё говорят и говорят. А пустыни везде одинаковые. На Марсе, и на Земле. Везде. Песчинки. Миллиарды песчинок. И все куда-то текут. Одних ветер гонит – они лёгкие и сухие, другие неподвижно внизу лежат – вечно сырые и слипшиеся. Сегодня вокруг одного дерева бархан надуло, завтра – вокруг другого. Какая разница?..»
– Прежде всего, прошу суд разрешить мне отойти от нормы обращения к подсудимому и обращаться к нему по имени и отчеству, учитывая его заслуги перед Землей и всем космическим сообществом, – обратился к судье прокурор.
– Суд прекрасно осведомлён о заслугах подсудимого Харлампиева перед всем космическим сообществом, однако Ваша просьба нарушает пункт регламента и обращения номер 153, и вы прекрасно об этом осведомлены, Сергей Сергеевич. В суде все равны. И не надо вносить сюда элементы личных предпочтений, – судья кисло улыбнулась, давая понять, что её не волнуют заслуги подсудимого и она считает разговор законченным.
– Хорошо, ваша честь. Тогда позвольте задать подсудимому один вопрос, – прокурор вздохнул и, получив разрешительный кивок со стороны судьи, повернулся к Харлампиеву. – Вы отказываетесь разговаривать и защищать себя. Вы так долго молчали и почти ничего не сказали, признавая себя во всём виновным. Это понятно, как понятно и ваше желание оставить после себя хоть что-то, хоть сожжённую библиотеку, как Герострат, но позвольте вас спросить… – прокурор снял очки и медленно сложил дужки да стёкла. – Если бы у вас был сын и если бы он рос без вашего активного участия, в силу служебных обязанностей, а кто-то взял и убил бы его, решив, что он угрожает обществу, вы смогли бы понять и простить такого человека? – прокурор Плотников скрестил руки и стал ждать ответа.
«Старый, больной тюлень. В море вволю ему уже не поплавать. Да он и сам не захочет. Хотя ещё надо двигать ластами, чтобы ловить кильку и мальков. Иначе —голодная смерть. Нов сё равно позже. Гораздо позже… Что же он хочет от меня услышать? Или ничего? Стоит ли тратить на него время? Наверное, да. Иначе всё это может слишком долго затянуться. А боль уже очень сильная. Не хотелось бы, чтобы они это увидели. Придётся говорить»..