Он слушал внимательно и озадаченно, ибо никогда не задумывался о наличии музыкального вкуса у мышей.
– В общем, не могли бы вы, уважаемый герр Бах, избрать другое время для ваших занятий? – закончила собеседница.
– К сожалению, мышь, у меня не получится удовлетворить вашу просьбу, – с горечью покачал головой органист. – У меня нет другого времени.
Мышь повесила морду. Она сникла. Иоганну Себастьяну стало жалко её; он почувствовал себя в долгу. Неожиданно мышиная морда озарилась.
– А вы не могли бы… хотя нет, мне так стыдно просить вас… – засмущалась мышь.
– Просите, мышь, просите, я с радостью сделаю всё, что в моих силах, – подбодрил её музыкант. – Может, мне стоит помочь вам с жизнеобеспечением?
– Нет, что вы, здесь достаточно корешков книг, главное выбирать часы, когда патеры дремлют, – хихикнул грызун.
Бах улыбнулся.
«Вот уж поистине редкое зрелище, улыбающийся Бах», – подумала мышь и была абсолютно права.
– Так чего же вы хотите? Не стесняйтесь, мышь.
– Ну, если вы настаиваете… Уважаемый герр Бах, не могли бы вы посвятить мне какую-нибудь ма-а-аленькую токкатку?
Вымолвив это, мышь вся заалела и закрыла морду передними лапками. Она стеснялась своего тщеславия.
– А это всегда пожалуйста! – обрадовался Бах. – Если вы не против, это будет не маленькая токкатка, а пассакалия с фугой, мрачная и страшно масштабная по звучанию. Я давно замышлял нечто подобное.
– Ой, я только за! – ответила пунцовая от счастья мышь.
За основу Бах взял то самое трезвучие, по которому грызун случайно прошёлся в начале беседы: до – ми-бемоль – соль; оно вполне соответствовало замыслу. Ужасающие, грозные, тяжёлые аккорды лились из Замковой Церкви на улицы Веймара, проникая сквозь камень кладки, и никакому прохожему и в голову бы не пришло, что Бах сочиняет произведение, посвящённое мыши.
Так родилась пассакалия и фуга c-moll.
Кстати, оригинал c-moll, написанный рукою Баха, до сих пор не найден. Ничего странного, ведь композитору в скором времени пришлось покинуть Веймар, и он оставил оригинальные ноты под педалями органа в Замковой церкви для той, которой он их посвятил. Бах знал, что ноты в надёжных лапах. Поговаривают, органная мышь прожила долгую и счастливую жизнь, насколько это возможно в зверином понимании, и ни разу, даже в самые голодные дни, не притронулась к нотным листам ни единым зубом. А вот за добросовестность её потомков я не ручаюсь…