Шея жирафа - страница 10
– А откуда вы это знаете? – Эрика, просто так, не спросив разрешения.
Вопрос обоснованный.
– Из описания, данного немецким естествоиспытателем Георгом Стеллером. Он еще застал этот вид живым.
Эрика серьезно кивнула. Она поняла. Интересно, кто у нее родители? Раньше было достаточно заглянуть в журнал. Интеллигенция, служащие, рабочие, крестьяне. Офицеров причисляли к рабочим. Священников – к интеллигенции.
Эллен подняла руку.
– Да?
– А что с ней стало?
Ясно, чует товарища по несчастью.
– Мясо этих животных употребляли в пищу. Судя по всему, по вкусу оно напоминало говядину.
Корова – она и есть корова.
Вернемся к живым.
– Кто знает, какие виды находятся под угрозой вымирания в настоящее время?
Пять рук.
– Кроме панды, коалы и китов.
Руки снова опустились, одна за другой. Плюшевые мишки из Красной книги. Эффект Бэмби. Талисманы – индустрии игрушек.
– Может, какой-нибудь вид, обитающий в нашем регионе?
Полная растерянность.
– Малых подорликов в Германии насчитывается всего лишь около ста пар. Некоторым фермерам даже выплачивают дотации, чтобы они оставляли поля под паром. Потому что подорликам так легче охотиться. Питаются они в основном ящерицами и певчими воробьиными. Подорлики откладывают два яйца, но выживает только один птенец.
Правильно расставила акценты. Теперь они прислушались.
– Птенец, вылупившийся первым, убивает второго. Он клюет брата, пока не забьет до смерти. Родители потом скармливают его оставшемуся птенцу. Это называется врожденным каинизмом.
Так, посмотрим на первый ряд. Пасторский сынок не дрогнул. Интересно, он уже утратил свою детскую веру? Чтобы выжить, недостаточно забраться в Ноев ковчег. Итак, повторим.
– Один птенец убивает другого.
Немой ужас.
– Это не жестоко, это естественно.
При определенных обстоятельствах даже убийство птенцов – это забота о потомстве.
Теперь они проснулись. Море крови, горы трупов.
– А зачем они тогда вообще откладывают два яйца? – Пауль. Кажется, ему действительно интересно.
– Про запас.
Это же так просто.
– А родители что? – широко распахнутые глаза Табеи.
– Наблюдают.
Прозвенел звонок. Это лишь начало, только первый урок.
Неплохой получился финал. Точно в цель. Звонок не звенит, он дребезжит. Все еще сломан. А ведь она еще до каникул ходила к Кальковскому. Первый раз была у него в кабинете, под который он приспособил бывшую котельную. Стены увешаны плакатами с животными. Тщательно прибранный письменный стол. Все еще пахнет углем, хотя школа давно уже перешла на центральное отопление. Она попросила убрать в конце концов кусочек картона, который ученики тринадцатого класса засунули за кнопку звонка – пошутили на прощание. Кальковский сидел развалившись на продавленном, офисном, кресле, что-то там плел про месть. Месть выпускников за год жизни, потраченный. впустую. И ведь всерьез говорил. Напомнил ей Каттнера. Среди изображений природы на стене – фотография женщины с обнаженной грудью. Такое же голое животное, как и остальные. Завхоз – он и есть завхоз. Но он прав. Постоянно меняющиеся учебные планы, вечные реформы. Решения ландтага, региональное министерство образования. Учебный материал можно пройти и за двенадцать лет. И даже за десять, если выбросить все лишнее. Всю эту художественную ерунду, например. Но звонок можно было и починить.