Харри переоделась в костюм для верховой езды, села на уже взнузданного и оседланного пони, которого придержал для нее один из многочисленных слуг Резиденции, и в задумчивом настроении выехала на встречу с двумя подругами. Она размышляла, во-первых, сколько она может рассказать Касси и Бет, а во-вторых, надеялась, что этот Корлат пробудет достаточно долго и ей удастся его увидеть. Интересно, отличается ли с виду король-чародей от других людей?
Солнце уже палило. Харри приподняла край шляпы и осторожно прищурилась на небо. Оно было скорее желтовато-серым, нежели голубым, словно, как и все остальное вокруг Истана, выцвело от ярости здешнего солнца. Небосвод над головой выглядел твердым, как сводчатая раковина, и таким хрупким, что казалось, его можно пронзить копьем. Невозмутимый пони трюхал себе вперед, прядая ушами, а она устремила взгляд через пески. К западу от отцовского дома стояли древние леса, насчитывавшие не одну сотню лет, густо заросшие диким виноградом и плющом. Ни одному владельцу и в голову не приходило вырубить старый лес и пустить землю в дело. Для них с Дикки в детстве это была замечательная чаща, где они играли в разбойников и охотились на драконов. Причудливая сень всегда манила ее. Став постарше, она полюбила исходящее от леса ощущение невероятной древности и обширной сложной жизни, чуждой и непостижимой.
Пустыня и черные, с острыми гранями горы вокруг нее отличались от всего, к чему Харри привыкла. Однако всего за несколько недель в Истане она прониклась любовью к здешнему ландшафту: к жесткому песку, горячему солнцу и безжалостным секущим ветрам. Она поймала себя на том, что пустыня манит ее, как никогда не манила собственная зеленая земля. Но к какому открытию она влекла Харри, оставалось непонятным.
Еще большим потрясением стало осознание того, что она уже не тоскует по дому. Харри скучала по своим занятиям и еще сильнее – по отцу. После похорон она уехала так скоро, что не успела поверить в его смерть. Все казалось, будто он до сих пор объезжает верхом поместье в своем потертом пальто, ожидая ее возвращения. Затем она обнаружила, что снова помнит своих родителей вместе, словно они умерли одновременно, и разница, столь важная прежде, больше не имеет значения. Ей не снились жимолость и сирень. Она вспоминала их с любовью, но смотрела на завихрения песка и мелкие упрямые группки жестких кустов и никуда больше не стремилась. Тихий голос шептал ей, что она не хочет снова видеть Острова. Ей хотелось пересечь пустыню и забраться в горы на востоке, горы, на которые не ступала нога островитянина.