Долго и непрерывно Гиндесбург бормотал под нос планы великого и светлого будущего. Вдруг в дверь квартиры позвонили. Послышался двойной щелчок открываемого замка. В комнату вошли. Зажёгся свет, и несколько мутных белёсых силуэтов встали напротив Гиндесбурга. Но он, погружённый в свои мысли, просто закрыл глаза.
– Рассказывайте, что с ним?
– Да вот уже второй день бормочет себе в нос белиберду всякую, – ответила Ларочка, встав над мужем в позе атакующего борца сумо. В одной руке у неё была зажата мокрая грязная тряпка, которой она только что мыла пол.
Два санитара, стоявшие позади доктора, устало переглянулись. Доктор же задумчиво поправил очки.
– На внешние раздражители не реагирует, надо полагать?
– Хоть бы что ему, чёрту проклятущему, – с ненавистью ответила жена Фирзякина, – сидит кобелюка и бубнит. И ночью бубнит и днём. Житья от него нет. У-у тварь! – и она угрожающе замахнулась на мужа тряпкой.
– Ну, ну, будет вам, успокойтесь. Вы не припомните ли, как это началось?
Ларочка, сместив в задумчивости брови к переносице, ответила:
– Да вот пришёл в понедельник с работы, жрать ему дала, собаке, всё проглотил чертяра, и гриба своего напился, как обычно, сел и понеслась галиматья, думала, очухается свинорожа, а он всё сидит да бормочет, и глаза стеклянные, как у рыбы мороженой!
– Так, так, интересно, а позвольте, какого гриба? Этого самого? Разрешите, – доктор приблизился к банке с чайным грибом, что стояла возле Фирзякина на столе.
– Его, собаку, дрянь эту болотную, пьёт вечно. Полезно, говорит, – изобразила она издевательски интонацию мужа, – Идиотина! Сколько раз велела: вылей в унитаз жижу поганую свою. А он граблями машет, кудахчет, питушья жопа – Моё! Очищает! Что там ему очищать-то? Гнилуха! Пистон стреляный! Тьфу! – и плюнула на вымытый ей же самой пол.
– Так’с, ну, гриб-то давно испорченный у вас. Плесень, видите, пошла, – доктор указал на небольшие островки зеленоватой плесени на поверхности гриба, – очень опасное, знаете ли, дело!
– Да и я ему сколько раз! Кто ж дрянью-то такой печень чистит? А ему хоть что. Хоть чеши, хоть пляши! Мозги ж все стухли давно! Вы посмотрите на эту рожу – возмутилась жена.
Фирзякин сидел на диване с лицом человека, только что узнавшего, что его дальний, забытый давно родственник, скончался, оставив в наследство десять миллиардов долларов. Но тут же оно сменилось выражением угрюмой горечи и печали, а ещё через секунду – стыдом и позором. Метаморфозы происходили молниеносно.