– Вы же самые близкие люди друг у друга… Жень, ты прекрасно знаешь, что Юле тяжело дались последние три года…
Мама еще что-то говорит, но я теряюсь в своих мыслях. Юле тяжело… почему тяжело всем, кроме меня? Никто ни разу не сказал, что плохо было мне, что тяжело тоже мне. Никто из них не был в моей шкуре. Они только осуждают. Осуждают и делают вид, что все в порядке. Ненавижу их за это. Но это такая дурацкая, сиюсекундная ненависть. Она быстро тает. Я очень благодарна своей семье за помощь, за подобие поддержки… но я проклинаю их за холод.
Мне с детства хотелось, чтобы меня чаще обнимали, целовали, жалели. Но мы выросли в очень сухой на этот счет семье. У нас все это было как-то не принято. Воспитание не позволяло, видимо… не знаю. Поэтому я и выросла такой… бежала к каждому, кто позаботится, окутает нежностью…
Потом добегалась, конечно. Но прошлое не повернешь вспять.
– Жень. Ты меня вообще слушаешь?
– Слушаю. Я пойду прогуляюсь. Немного.
Мама кивает, а я, натянув капюшон на голову, иду на улицу. По дороге, как всегда, копаюсь в себе. Что-то анализирую. Только пустое все это. Мысли, анализ, делать надо что-то, а не перегонять из пустого в порожнее.
Захожу под арку, сталкиваясь со старыми знакомыми. Гулкое эхо проносится мимо меня, и я готова повернуть назад.
– Привет, Женек, тебя выпустили уже, что ли?
– Выпустили, – убираю руки в карманы.
– Пойдем вмажем за освобождение. Я угощаю.
– В другой раз.
– Ты че, кинуть нас решила? – Ящер отталкивается от стены, двигаясь в мою сторону.
Я пячусь. Мне страшно. Я их почти не узнаю. Да и не помню я их в адекватном состоянии. Все наши тусы проходили под кайфом.
– Не могу. Родоки заметят, обратно засунут. А я не хочу…
Оправдываюсь, но саму начинает потряхивать.
Ящер останавливается, а потом начинает ржать.
– Не ссы, Лунга, если что, где меня найти, знаешь.
– Знаю, – улыбаюсь, почти бегом выходя из арки.
Оглядываюсь, выбегая к Неве. Следом вроде не идут. Шагаю вдоль воды и сама не замечаю, что на улице уже давно ночь. Сколько я прошла… но до общаги мне ближе, чем до дома. Поэтому звоню маме, предупредить, что останусь здесь.
На вахте меня обзывают чуть ли не проституткой за то, что я шляюсь невесть где, но в корпус пропускают. И за это им спасибо. В коридоре иду в самый его конец. Открываю окно, вытаскивая из рюкзака пачку сигарет. Купила по дороге. Это, конечно, вредно, но точно не вреднее той дряни, на которой я сидела почти два года.