Всё так же зажатый в крепчайший замок Антуан медленно опустился в кресло. Он держал себя так крепко, словно это было единственным способом выжить. Выжить… Внутреннее Я юноши зацепилось за это слово и страшно удивилось. Да, пусть большая часть его естества сейчас была страшно перепугана, но ещё оставалась другая, меньшая, которая даже сейчас умудрилась сохранить себя в роли стороннего наблюдателя, и теперь она с несколько циничным любопытством естествоиспытателя следила за тем, что творится с его телом. «С ума сойти! Оказывается, я умею так сильно бояться! Бояться чего? Не я ли несколько минут назад рассуждал о смерти? Даже назвал Рунд могилой! Пустослов ты, Антуан! Грош тебе цена! Вот твоя истинная суть! Трус!» – молодой граф резко разжал руки и…
Но нет, не случилось никакого «и». Он ещё не был готов выглянуть из своей норки. Вдруг освобожденная грудь содрогнулась в судорожном вдохе и… руки снова сцепились в крепчайший замок. Сейчас можно выжить только так.
А тем временем внутренний наблюдатель продолжал развлекаться: «Вот это да, Антуан! С ума сойти! Сколько раз ты заглядывал в лицо смерти, но… Испытывал ли ты когда-нибудь вот такой ужас? Отец! Это ты так сильно боишься его!?! Правда?! Ведь это он, твой кумир, едва ли достижимый идеал!.. Он ни разу не поднял на тебя руку. А повышал ли он на тебя голос? Так что же происходит сейчас?!» «А сейчас он даже разговаривать со мной не станет!!!» – мысленно закричал сам себе в лицо Антуан.
И руки, скрещённые в замке, сжались ещё крепче.
«Три недели? Да, мы расстались какие-то три недели назад, а теперь я… я…» – нет, даже этот «наблюдатель» дрогнул и не решился озвучить причину… «Почему отец оказался здесь!?! Разве он не должен быть на пути в Испайру?!! Ведь они были так уверены в его отъезде! Как же это!?! Испайра…»
И перед внутренним взором молодого графа тут же возник образ Марианны, лучезарной испайронской красавицы, только вот взгляд её был нестерпимо горьким. В нём одновременно отражалось и удивление, и презрение, и страшной силы гнев, а ещё страх, или скорее ужас, мол на человека ли она вообще смотрит!? И этот её взгляд, словно раскалённая игла, вонзился в самое сердце юноши, отозвался в нем новой такой острой болью, что, оно, казалось, не выдержало, остановилось, а вместе с ним замер и весь мир. Антуан словно провалился в небытие, превратился в камень…, да, мрачное надгробие самому себе, всем своим мечтам, всему тому, что делает человека человеком. Осталась только страшная душевная боль, настолько нестерпимая, что сознание Антуана просто отказалось иметь с ней дело, отключилось, погрузило своего непутевого господина в омут тупого безвременья…