– Если мне и суждено ее получить, то лучше уж, чтобы это произошло позднее. Томас Элиот был прав, когда говорил: «Нобелевская – это приглашение на ваши собственные похороны. Ни один нобелевский лауреат не сделал ничего знаменательного после ее получения».
– В таком случае скажи, как мне поступить, если завтра тебе позвонят из Стокгольма, – подыграла ему Лиз. – Звать тебя к телефону или нет?
– А тебе известно, – как обычно, ушел от разговора профессор, – о существовании шведского стола, где одной селедки больше двадцати видов? О стейке из копченой оленины я уж и не говорю.
– Тогда надо соглашаться, – высказался Адам. – Хотя бы из гастрономических соображений.
Вопрос был закрыт на этот раз. После непродолжительного молчания Макс, вновь став серьезным, вдруг заявил:
– Да и вообще, меня никогда не выберут – я же на конференции не езжу. Я в эти игры не играю.
Лиз улыбнулась. Она знала, что в таких случаях мужу требовалась ее поддержка.
– Дорогой, поскольку ты не политик, я думаю, Нобелевскому комитету иногда не грех удовольствоваться таким скромным мотивом, как гениальность.
Они продолжали непринужденно беседовать – хотя в доме Рудольфов любой разговор неизменно вертелся вокруг самых серьезных тем. После оживленного обсуждения художественных достоинств возрожденного Сарой Колдуэлл «Орфея» Монтеверди Лиз принесла еще чаю и небрежно спросила:
– Теперь, когда вы излечили своего загадочного больного, что титаны мысли готовятся исполнить на бис?
– Лиз, – принялся объяснять Макс, – эта лимфосаркома была не совсем в русле наших исследований. У нас просто позаимствовали мышек, чтобы испробовать на них чужие теории. Не забывай, наша лаборатория называется иммунологической, а аутоиммунных заболеваний не счесть, их можно изучать до бесконечности. И конечно, никто не отнимал у нас темы по злокачественной анемии.
– Это я понимаю, – возразила жена. – Ваша лаборатория похожа на цирк, а вы двое всегда оказываетесь в центре арены.
– Не переживай, – с деланным неудовольствием произнес Макс. – Когда мы примем какое-то решение, ты узнаешь о нем первая.
– Мне нужно обсудить с тобой один серьезный проект, – как-то объявил Макс.
– Что-нибудь новенькое? И давно скрываешь?
– Лет десять, наверное. – По каким-то ноткам в голосе учителя Адам догадался, что тот если и преувеличивает, то совсем немного.