Мы, т. е. «Посев» и НТС, следуем третьему пути – мы видим «источник вдохновенья» в положительном наследии нашего собственного прошлого, в «деяньях Сечи и Петра», как поется в песне, т. е. в этике свободы и служения, в реформах Сперанского, Александра II и Столыпина, в 70-летнем сопротивлении коммунизму от генерала Корнилова до академика Сахарова.
Мы далеки от идеализации дореволюционного прошлого. В нем сильны были волны реакции, затормозившие развитие страны, сильно было и разрушительно-революционное начало: Ленин был наследником не только Маркса, но и Нечаева и Ткачева. Однако между крайностями реакции и революции развивались свободолюбивые, конструктивные начала, на которые можно опереться.
Питирим Сорокин писал, что «под железной крышей самодержавия жило 100 000 крестьянских республик», имея в виду сельский сход и его демократические традиции. Земское и городское самоуправление в последние полвека империи показало пример действенной гражданской инициативы и солидарного сотрудничества классов, а не классовой борьбы. Российский пореформенный суд после долгих десятилетий «неправды черной» подлинно стремился быть «скорым, правым и милостивым». Монетаристская политика, которую задолго до изобретения этого термина вел С.Ю. Витте, создала в России на 20 лет твердый рубль и бездефицитный бюджет. Частное владение землей (которое предшествовало насаждавшейся по приказу государства поземельно-передельной общине) распространилось, после реформы Столыпина, на половину пахотных земель. Кооперативное движение, охватившее до революции половину крестьянства, основывалось на взаимопомощи, а не на стяжательстве.
Правда, многие из положительных начинаний последнего полувека перед революцией так и остались незавершенными. Сегодня не мы одни вспоминаем о земстве как о почвенной, российской форме самоуправления, достигшей больших успехов в деле образования и в народном хозяйстве. Но ведь «здание земства», как выражались в ту пору, так и не было «увенчано» общероссийской палатой наверху, не получило основания – волостного земства – и охватило лишь часть страны. Да, нам надо восстанавливать правосудие на началах судебной реформы 1864 г. Но ведь эта реформа уже через 25 лет была искажена контрреформами Победоносцева, в частности, упразднением мировых судей на селе, так что многие крестьяне так до конца империи ничего, кроме административного произвола, и не увидели. Подобное можно сказать и про Церковь, реформы которой смог провозгласить лишь Собор 1917–1918 гг., когда уже было поздно. Этот перечень можно продолжить: говорить о незавершенной аграрной реформе Столыпина, о незавершенных планах в образовании и в науке. Так что, если мы хотим добиться исторической преемственности, нам надо зачастую создавать заново то, что только должно было стать, осуществлять замысел той России, контуры которой ко времени революции были только намечены как бы пунктиром…