– Братишка…
Они поприветствовали друг друга. Чамбор почти обнял Яранта, поднял его и поцеловал дрожащего.
– Я жив, – выдохнул. – Видите, я вернулся.
– Где челядь? Свита?
Он тряхнул головой, поставил калеку – горбатого брата, – осмотрелся.
– А отец? Странно, что я его не вижу.
– Закрылся в подклети. Не разговаривает с нами, никого не впускает. С того мига, как пришли новости о поражении на Рябом поле.
– Веди, братишка.
Ярант, хромая, почти бежал по половицам, застеленным шкурами, в то время как Чамбор шагал следом, не уверенный, что ждет впереди. Брат взошел ступенями, грубо вытесанными из еловых плашек, на галерею и встал перед запертой дверью.
– Дальше я не пойду, – застонал. – Господин отец – там. Запретил входить.
– Бил тебя?
– Терпеть можно. Не так оно и худо, братишка. Рука уже не та.
Чамбор похлопал его по горбу.
– Хорошо, что я вернулся. Не бойся, будет лучше. Вот увидишь.
– Я молился… за тебя, брат. Есса за тобой присматривал.
– Лишь бы продолжал… – отмахнулся он. – Я видел Рябое поле. Вещи похуже смерти. Да что там!
Застучал в дверь, отворил ее и вошел, с сердцем, что было тяжелее, чем тогда, на Рябом поле, когда он готовился к битве рядом с королем.
Увидел мрачную комнатенку, покрытые толстым слоем пыли доски, запертые ставни, коптящую на столе лампадку.
И мужчину, восседающего на тяжелом раскладном стуле с поручнями, – был тот в кармазиновой сюркотте; с лысой головой, окруженной венчиком седых волос, да вислыми густыми усами. Он опирался на скрещенные руки.
Смотрел в одну точку – в грубо тесанный стол, на котором лежал медный медальон и деревянный мечик-игрушка.
Медальон Чамбор получил от матери, но оставил в Дедичах, отправившись на войну, мечиком же он безжалостно лупил маленького Яранта, пока инок не вбил ему розгами разума. Его вещи. Символы. Память. И отец, склоняющий над ними голову.
– Я вернулся.
– Кто здесь? – спросил Килиан из Дедичей хриплым голосом, словно был глухим и слепым, а не хромым на обе ноги.
– Это я, твой Чамбор.
– Чамбор погиб. Ступайте прочь!
– Посмотри на меня! Молю!
Вошел в круг света, не уверенный, как поступит родитель. Килиан заморгал, гримаса не то сожаления, не то злости искривила его сморщенное старческое лицо.
– Ха, ты здесь… – сказал он. – Ты здесь. Точно ты? Не мара? Не стрыгон?
– Отец, прошу! – Чамбор припал на колено, взял тяжелую, изборожденную морщинами руку старика и поцеловал ее.