С приходом вечера жара стала спадать. В вагоне становилось свежо, окна в коридоре вагона оставались по-прежнему открытыми.
Пассажиры, обе женщины, облегчённо вздохнули:
– Кажись, жара спадает…
– И слава богу…
Они искоса поглядывали на попутчика, думая, не заведёт ли он с ними разговор. А ему было не до разговора: он погрузился в себя. Поняв, что с ним особенно не разговоришься, женщины тихо продолжали говорить между собою. Девочка же, которой не уделялось внимание, начала капризничать, и женщина, вероятно родственница девочки, раздражённо заговорила:
– Успокойся, деточка. Видишь, вон серьёзный дядя читает книгу. Не мешай ему, успокойся.
Деточка испуганно и непонимающе посмотрела на дядю, который не обращал на неё никакого внимания, затем успокоилась на какое-то время, но эгоистическая детская психика, известно, вещь хрупкая – девочка вновь начала капризничать и плакать. Это не могло не раздражать женщин. В них отсутствовало педагогическое начало: терпение или выдержка и понимание. Как ужасно выглядят негодование и недоумение, вместе взятые, точно так же ужасно видеть милых молодых женщин, когда они приходят в то самое состояние. Девочка закатила истерику…
Андрей Иванович, физически не переносивший подобные детские выпады, вышел из купе и долго в него не возвращался, а когда вернулся, было уже тихо: нервно измотанные женщины безмолвно сидели вместе на нижней полке, а девочка, закрыв глаза, лежала на другой, противоположной.
Андрей Иванович забрался на своё место и улёгся, но спать ему не хотелось. Вместо сна перед глазами его стали образно вырисовываться картины прошлого. Особенно ярко вырисовывалось само детство, отчего он загрустил – выступали на глазах слёзы, стекая на подушку, и ему было стыдно, что плакал. Едва ли он мог вспомнить, когда ему плакалось в последний раз…
А завтра, рано утром, когда ещё будут спать женщины и девочка, он сойдёт с поезда в своём городе, в котором родился и вырос.
III
Итак, Андрею Ивановичу Карлину, как уже было сказано выше, на днях исполнилось пятьдесят лет, однако выглядел он моложе.
Ему светило повышение по службе, он мог бы занять освобождающийся кабинет начальника и тем самым дослужиться до полковника милиции, а он, к удивлению руководства и своих подчинённых, подал рапорт на увольнение. Его, разумеется, отпускать не хотели, но Андрей Иванович был настойчив и неумолим в своём решении. Уволился со службы в звании подполковника милиции, уволился совсем недавно, в апреле.