– Прошу вас, не молчите. Не знаю, по какой причине вы с ними заодно, но точно знаю, что вы не такой ужасный человек, как они! У вас есть сердце и… сострадание…
Последнее слово я произнесла уже менее уверенно, потому что его брови сошлись над переносицей, а взгляд потяжелел настолько, что я больше не могла пошевелить даже губами от его гнёта.
– Ты неправильно сделала выводы, – сухо заметил Палач. – Мои действия никак не связаны с состраданием или чем-то подобным. Вставай и пошли.
Что ж, как бы там ни было, но я все равно была ему благодарна. Пусть даже он действовал не из лучших побуждений, а из каких-то своих личных соображений, которые, как ни старалась, я понять пока не могла.
– Вы можете хотя бы сказать, зачем меня похитили и что меня ждёт? – напряженно спросила, цепляясь как за соломинку за любую возможность узнать чуть больше информации, раз уж тюремщик вступил в диалог.
– Завтра приедет главный и сам тебе всё расскажет. Если посчитает нужным.
Больше задавать вопросов я не стала, не видя в этом смысла. Молча спустилась с кровати, обулась и последовала за ним.
Когда мы поднялись наверх, оказалось, что утро ещё не наступило, по крайней мере, за окнами по-прежнему было темно, и я снова ничего там не разглядела.
Палач отвёл меня в уже знакомый туалет – или, точнее, в душевую, не знаю, как правильно назвать это место. Достал из шкафчика аптечку, выдал бинт, перекись водорода и лейкопластырь, после чего строго предупредил:
– У тебя десять минут, – и удалился.
Я обработала губы и ссадины, заклеила пластырем коленки, сходила в туалет, отмыла кровь с рук и лица, одним словом, за отведённое мне время все успела.
Потом тюремщик проводил меня обратно и так же, как в прошлый раз, попытался закрыть за мной дверь, едва я переступила порог своей камеры. И так же, как в прошлый раз, я его остановила.
– Не знаю, из каких соображений вы сделали то, что сделали… Но все равно спасибо.
Как и ожидалось, он снова ничего мне не ответил. Но, по крайней мере, выслушал. После чего сразу закрыл дверь, лязгнул два раза замком и ушёл.