Регина дает Кристине салфетки и вынимает из шкафчика аптечку, а я не могу сдвинуться с места. Это неприлично так смотреть на человека, особенно когда ему плохо, но я не могу отвести от нее глаз. И не могу представить себе ситуации, откуда бы девушка бежала босиком в мужском плаще, замученная, с разбитыми коленями и губами.
– София, иди!
Прихожу в себя от грозного голоса тетки и только сейчас замечаю, что возле меня стоит Лена. Она берет меня за руку и быстро тянет за собой, уводя из кабинета.
– Кто эта Кристина? – спрашиваю я невысокую девушку лет двадцати пяти, работающую на Регину.
– Неделю назад она подписала договор с Акишевым, – тихо сообщает она мне, выводя на улицу.
– Знакомая фамилия, это не судья?
– Он самый, но я тебе ничего не говорила, – как-то напугано отвечает Лена и открывает мне дверцу желтого «Матиза».
– А что произошло с Кристиной? – настойчиво спрашиваю я, когда мы выезжаем со стоянки.
– Я не знаю, Регина все уладит, не переживай, – сухо отвечает девушка и прикуривает сигарету.
Легко сказать «не переживай», когда, возможно, меня ждет нечто подобное. Становится страшно, но другого выхода у меня нет.
– А если девушка отказывается выполнять условия договора?
– Тогда она должна вернуть деньги и неустойку.
– Но это же незаконные договора, они не могут иметь юридической силы, – уверенно заявляю я, а Лена усмехается.
– Поверь, такие люди найдут способ взыскать долг, – злобно заявляет она и уже не кажется мне такой милой девушкой. – Но в договоре все прописано, ты можешь разорвать его и остаться при деньгах, если твой обладатель нарушит его сам.
– Что значит «нарушит»?
– Ну, например, сделает то, что не прописано в договоре. Поэтому внимательно читай контракт, когда подписываешь, перечитывать тебе его никто уже не даст.
– Спасибо за совет, – благодарю я, комкая подол юбки.
Мы въезжаем на территорию частной клиники и паркуемся на стоянке. А дальше начинается целое обследование. С меня берут несколько пробирок крови, осматривают, слушают, задают кучу вопросов о том, чем я болела, и даже делают кардиограмму. Но самое неприятное в этом гинекологе – это то, что он мужчина лет пятидесяти.
– Проходи за ширму, раздевайся и садись на кресло, – сухо, я бы сказала, с недовольством и пренебрежением кидает он, начиная что-то писать в моей карте. Мне девятнадцать лет, у гинеколога я была пару раз, и это была милая женщина. Захожу за ширму, осматриваю кресло и сглатываю ком в горле. Не хочу, чтобы на меня смотрел, и тем более трогал, мужчина.