* * *
Две недели, как небо заволокло сплошным свинцом туч, и дождь мелкой крупой сыпал и сыпал на город, обволакивая его, словно паутиной. Петер Николаи стоял у окна своего кабинета, служившего ему и лабораторией, смотрел на убегающую вдаль улицу. В погожие дни она открывалась на всю свою длину в несколько сот метров, вплоть до городской площади, где упиралась в фасад ратуши. Но сейчас, в дождевом мареве, отчетливо просматривались ее первые три-четыре дома, остальные за ними размывались, словно нарисованные акварелью, и затем совсем терялись в сплошном сером облаке, как будто поглотившем их – ни площади, ни ратуши разглядеть, как ни старайся, невозможно.
– Эх-хе-хе, – Петер отошел от окна.
Шаркая ногами, он вышел в гостиную.
– Магда! Магда! – позвал он, усаживаясь в высокое массивное кресло рядом с камином. – Как думаешь, долго эта сырость будет продолжаться? – увидев выглянувшую из кухни женщину, спросил он.
– А черт его знает. Уж точно, это его проделки, – вытирая большие натруженные руки фартуком, ответила она.
– Просил я тебя не поминать лукавого всуе, – вздохнул Петер.
– Когда хочу, тогда и поминаю, – огрызнулась Магда.
Спорить с ней было бесполезно. Магда служила у Николаи уже полтора десятка лет, с того самого времени, когда он – молодой, начинающий лекарь обосновался в этом городке. Крупная, малограмотная, внешне грубоватая, она оказалась находкой для Петера и умело вела хозяйство. Кроме того, за ее мужиковатой, неотесанной наружностью скрывалась добрая мягкая женщина, всегда готовая помочь, успокоить, поддержать.
– Хозяин, ужинать будете? – спросила Магда. – У меня все готово.
– Нет, не хочется, – отмахнулся Николаи.
– Кому я тогда готовила?
– Себе и готовила.
– Себе…, – фыркнула Магда. – Так я скоро в двери проходить не буду. Смотрите, как разнесло.
– Ты не готовь так много, словно полдюжины бездомных и голодных накормить собираешься.
Экономка хотела было что-то ответить хозяину, но передумала и скрылась в кухне.
Оставшись один, Николаи поудобней устроился в кресле, не сводя глаз с огня в камине. Языки пламени, казалось, нежно облизывали лежащие в камине дрова, но нежность огня была горячей и последствия страшны – она уничтожала толстые крепкие поленья, истончая их, превращала в золу, в пыль, в ничто. Глядя на горящие поленья, словно тающие под напором огня, рассыпающиеся на угли, Петер подумал, что огонь напоминает ему жизнь, пожирающую человека, так же в конце своего пути превращающую его в прах, в ничто. От этой мысли ему стало грустно, и он постарался отогнать ее, подумать о чем-то хорошем. Николаи прикрыл глаза, надеясь немного подремать в тепле. Но подремать у него не получилось, снаружи раздался стук дверного молотка.