– Боря, плед из багажника достань, – отрывисто бросает водителю и шагает ко мне. Он по-прежнему голый по пояс. И плечом не ведет, плевать ему на собачий ночной холод, да? Но смотрится, конечно, весьма брутально. Эффектнее было бы только в таком вот виде на фоне заснеженного Эвереста сняться.
– Давай в машину, – неожиданно серьезно говорит мужчина, обращаясь ко мне, – пока еще у тебя осталось что-то не отмороженное.
Без шуток, прибауток, без дебильных кличек. Он так умеет? Вот это действительно неожиданно.
– Слушайте, оставьте меня в покое, пожалуйста, – честно говоря, чтобы послать его, мне приходится стрательно поскрести наглости по сусекам. Потому что я очень серьезно его боюсь. Тут от отца-то я уже успела поймать по лицу, муж тоже “на ласку” совершенно не поскупился, а что ожидать от левого мужика с пристрастием к оргиям, дружками-эксгибиционистами и очень-очень своеобразными вкусами?
Дягилев смотрит на меня очень тяжело. Не долго, потом просто шагает ко мне, в явном намерении сделать то же самое, что и у гостиницы – схватить в охапку и запихнуть в машину силком.
Я отшатываюсь назад, собираясь сорваться с места и все-таки побежать. До отделения полиции не так и далеко. Ну, три квартала всего…
– Я ведь догоню, – сухо произносит Дягилев, – и вот тогда, можешь даже не сомневаться, быть твоей пятой точке отодранной и тебе придется очень старательно просить меня, чтобы я сделал это без ремня.
– Вы не имеете права, – слабо возражаю я, с трудом припоминая уголовный кодекс. Ну, должен же быть хоть какой-то прок в том, что я в перспективе юрист.
Вообще-то я даже не сомневаюсь, что он догонит. Я, конечно, с перепугу деру дам, но… Ноги замерзли и босые, пятки я очень быстро отшибу, здоровый и, что важно, обутый, взрослый мужик, обязательно меня догонит, если у него все в порядке с физической формой. А у Дягилева по этому показателю все вполне себе замечательно.
– Соня. В машину. Быстро, – он чеканит каждое слово, так что очевидно, как его бесит, что я с ним спорю. Впрочем, я не особенно на это ведусь.Ну, точнее очень стараюсь не вестись. Не бегу, конечно, но и в машину лезть не тороплюсь.
Просто смотрю на него недоверчиво, а он на меня нетерпеливо, потом Дягилев тихо вздыхает, и явно пытается чуть смягчиться в лице.
– Я не наврежу тебе. Правда, – говорит он, глядя на меня испытующе, – но тебе нужно хотя бы согреться сейчас. Я не думал, что твой отец выставит тебя на улицу в таком виде. Думал, что тебе хоть одеться дадут.