Да-да-да, конечно, мы вас встретим.
Что бы вам хотелось на ужин в первый день?
Конечно, мы поедем на Ниагарский водопад!
– Позвони своим, – сказал Хафиз мне как-то вечером, когда его родители освободили телефон.
– Это дорого, – Ма была недовольна. Педар крутил в промасленных пальцах сигарету.
– Не вижу, почему бы ей не позвонить один раз своей семье, когда вы часами разговариваете с ним по международной.
– Это ничего, – шепнула я Хафизу.
– Звони, – протянул он мне телефон.
В ту ночь, ночь перед приездом Паши Моради, Хафиз повернулся ко мне. С тех наших выходных он казался каким-то отстраненным, словно занавес закрылся до того, как представление успело начаться.
– Это на какое-то время наша последняя ночь вдвоем, – сказал он.
Мы почти никогда не бывали наедине, но гостиная по ночам становилась нашей. Я ощутила его руки на своей талии, и мое сердце дрогнуло.
«Муж хочет заняться со мной любовью», – подумала я.
Но, судя по выражению глаз, его мысли витали где-то далеко. Он погладил меня по голове.
– Если бы не Ма, я бы давно отсюда уехал, – сказал он. – Я думал, когда мы приедем сюда, мы будем свободны. – Его грудь вздымалась, его била дрожь, но я не могла понять, от злости или от огорчения. – Держись подальше от Паши Моради. Ты поняла меня, Шейда?
Я не понимала. Но кивнула, потому что он говорил очень серьезно. Я почувствовала страх, от которого стыла плоть, а по коже побежали мурашки.
«Обними меня крепче, Хафиз!» – хотелось попросить мне.
Но он отвернулся, в одиночку борясь со своими демонами в дальнем темном уголке сцены.
25 февраля 1983 года
Серый ветер швырял в окна крупные хлопья снега. Злобный февраль бился в стеклянные панели так, что содрогались рамы. Я лежала на матрасе, забившись в теплую ямку, оставшуюся после Хафиза. Рассвет едва занимался, но муж был уже на ногах. В последнее время он делал так все чаще. Уходил первым, приходил последним. Я прислушалась, как Педар храпел на диване, радуясь долгим громким звукам, которые часто не давали мне спать по ночам, потому что это значило, что сегодня мне не придется будить Пашу Моради.
Я ненавидела заходить в его комнату после того, как Хафиз с Педаром уходили на работу. Она вся пропахла им, как перезрелым фруктом, пропитанным виски. Он был полной противоположностью Педару – большой, шумный, с розовыми щеками и пухлыми губами, которыми чмокал во время еды. Доев, он облизывал свои похожие на сосиски толстые пальцы, покрывая их липкой слюной вместо того, чтобы просто вымыть. И неважно, ели ли мы дома или вели его в ресторан, который был нам не по средствам. Паша Моради плевал на то, что думал о нем окружающий мир. Я уверена, что он нарочно выставлял свой член торчать из пижамных штанов под круглым волосатым брюхом, когда лежал в постели, ожидая, что я приду его будить. Но я держала это при себе. Ма и Педар молились на землю, по которой он ступал. Паша Моради не мог поступить дурно.