Это был день его рождения. Совершеннолетие. Мы с ним жили в
одной комнатушке, я спала на нижнем ярусе, он на верхнем. Смешно,
конечно: почти взрослый парень и девчонка-тинэйджер наступали друг
другу на пятки на двенадцати квадратных метрах, отгораживались
старой складной ширмой, чтобы переодеться, и безудержно лаялись по
поводу и без повода. Деваться было некуда, ещё одной комнаты, чтобы
расселить нас, у родителей не было.
Накануне мы очень сильно поцапались, даже возмущённые соседи в
стенку стучали. Но утром я всё-таки смирила гордыню, достала
припасённый подарок, и когда Марек наверху закряхтел, просыпаясь,
вскарабкалась к нему наверх. «С днюхой, бро! Хоть ты и скотина
распоследняя…» Он взял коробочку с любопытством и вытряхнул из неё
нож-выкидушку. Я знала, он любит такие брутальные штучки,
обвешается весь, как ёлка, ладони лентой перетянет, кулаки сожмёт
перед зеркалом… Крутой перец, чо… На нож я честно накопила, полгода
на мороженое только смотрела и облизывалась. Хороший нож, известная
немецкая фирма. К тому же вида устрашающего, да и рукоятка
необычная. Чтобы купить, проявила чудеса изворотливости, а то, кто
бы мне, малявке, продал такую штуку… Марек долго смотрел на нож и
молчал. Я решила, ну не дай Бог что-нибудь обидное сейчас ляпнет, в
горло вцеплюсь. А он странно взглянул на меня, вздохнул, тихо
буркнул «Спасибо, систер» и прикрикнул: «А ну, брысь отсюда, мне
вставать надо!»
Коробочку он оставил на подоконнике, а нож сразу положил в
поясной чехол и повесил себе на ремень крутых камуфляжных штанов.
Потом он собрал старый рюкзак, наскоро запихав туда несколько
свитеров и кроссовки, забрал свой паспорт из ящика и заначку из
растрёпанного томика «Бойцовского клуба». Я, конечно же,
поинтересовалась, куда это он собрался, потому что ясно было, что
не в универ. Брат не ответил, вынул из шкафа непромокаемую
ветровку, повязал себе на пояс, нацепил рюкзак. И уже на пороге
комнаты оглянулся и тряхнул светлой гривой: «Бывай, систер…». Таким
я его и запомнила.
Домой Марат не вернулся. И я больше никогда не видела его.
Не приглянулась мне моя новая жизнь. Да, комната теперь была
моя. И ночью на верхнем ярусе никто не скрипит, и голышом ходить
можно, сколько угодно. И мужскими носками в комнате наконец-то
вонять перестало. Но как-то стало тоскливо, когда даже поцапаться
не с кем. Я ещё несколько недель вечерами сопли на кулак
наматывала, скучала. Потом привыкла. И даже как-то не тревожилась
совсем. В моих глазах брат, старший на пять лет, был взрослым
мужиком. Ушёл, значит ушёл. Значит, достало его всё, и я, и предки.
Даже в голову мне тогда не приходило, что он мог не вернуться,
потому что с ним приключилось что-то дурное. То ли глупа я была
тогда, как деревяшка, то ли это такая защита в голове
включилась.