И это всё в моей башке ещё до того, как мы поздоровались. Хотя бы один раз.
Что ж… давайте приплетём в эту историю ещё и Его: намерения мои чисты? – Чисты. Значит, Бог на чьей стороне? – На моей. На… ма…йей. По слогам читайте, суки. Маааааааа…йей.
С некоторыми трудностями я всё же столкнулся. Я её редко встречал. Я никого практически в Академии не знал (кроме бедной Анжелы, отношения с которой уже напоминали Франкенштейна в самом унылом хосписе. И это я его создал, крича: «Он живой! Он живой! Но зачем?!») – помощи ждать неоткуда. Она меня запалила, что я в группе для «дефективных» на физкультуре (я зарядил преподше, чтоб в неё попасть. Числясь в ней, можно физру смело прогуливать. И как-то, я не помню на хрена, не прогулял… а в этой группе со мной Атина, которая присвоила сердце вашего 17-летнего слуги).
Может, и физкультура в этом списке и ни при чём. Особенно на фоне следующей причины.
Атина была из очень богатой семьи. Я только потом это заметил.
Я вычислил её факультет (мы, кстати, на одном курсе были). Он дороже остальных. Она часто опаздывала и прогуливала, а это себе позволяли те, кто мог проплачивать за сессию. Ценник дорогой – таких студентов маловато было. Её никогда не было в здешнем буфете или столовой. Чтоб она с кем-то общалась – я тоже толком не видел.
Потом я запереживал чуточку посильнее: она приезжала за рулём хорошей машинки. Красного цвета.
Богатство, финансовый достаток – дела относительные. Мои родители были побогаче родителей моих, к примеру, одноклассников из обеих школ. Но не были такими богатыми, как родители учеников гимназии, в которой я занимался английским. Которым бы родители чад из Оксфорда на автомате подали бы милостыню.
Я иногда в среде общения испытывал неловкость, что какие-то мои материальные вещи намного лучше. И никогда не хвастался намеренно. А чтоб завоёвывать сердце девушки деньгами… для меня это была низкая дикость. Да уж… давненько всё «это» было.
Надоело мне стоять под куполом цирка. Пора уже прыгать в кастрюльку с водой внизу. Её не особо-то видно. Но она должна там быть. «Мы (же) олени! С нами – мох!»
Я вот иногда смотрю так на себя: «Не. Ну реальный олень. Как он вообще дожил до сегодняшнего дня? С такими красивыми рогами… ещё и…?»
Я бы несколько дней раньше бы прыгнул в возможное местонахождение кастрюльки. Но решил, пусть сначала пройдёт простуда на губе (люди, которые боятся называть вещи своими именами, боясь какого-либо позора, называют герпес «простудой на губе»).