Никто в нашем городе не знал, что я пишу книги. Это не было тайной, но даже если я кому-нибудь об этом своем увлечении говорил, все эти «кому-нибудь» пропускали информацию мимо ушей. Не может быть писателей в нашей провинции.
А говорил я об этом только тем, с кем знался: родные и друзья детства – все те, с кем более-менее общался все эти годы. Былые друзья юности относились к моему увлечению с пониманием, считая мои откровения фантазиями и блажью, последствием перенесенной алкогольной интоксикации. Мои родные сестры, как и близкие родственники Лены, были из разряда людей, пропускающих мои робкие слова о четырех созданных книгах мимо ушей.
Ну, и ладно. Я в очередной раз убеждал себя, что пишу для себя и от себя. Это неправда, возражал мне ЧЧ, тенью сопутствовавший мне в ежевечерних сумеречных медитациях.
Я только что отмотал очередной контракт, проведенный на этот раз в холодных европейских водах Северного моря. Мы часто заходили в порты северной Англии и Шотландии, настолько часто, что я путался в их названиях. Три-четыре часа стоянки – и снова в путь. Весь ритм жизни зависел от приходов и отходов, диктуя организму: когда спать, когда есть, когда все остальное прочее. Такое рваное время донельзя утомительно. И я утомлялся бы еще больше, если бы не уходил в свою литературную отдушину. Оказалось, что не всегда обязательно 6-8 часов непрерывного сна. Можно отключаться где-нибудь на диванчике на часок – а потом снова бодрствовать в четыре раза больше. И даже питаться регулярно не обязательно. А мыться – и подавно.
Так зачастую и бывает со старшими механиками в столь напряженном графике: они дичают, зарастают диким волосом, начинают припахивать нестиранными носками и вообще – теряют былой человеческий облик. Оправдаться можно всегда – нет времени.
Я в знак протеста даже записался в библиотеку. На сей раз вполне легально, с предъявлением паспорта и получением читательского билета. Дело было в Гранджмаусе, в древней Скотии, мы регулярно приходили сюда на совсем непродолжительное время.
Я всегда очень хотел спать, я также хотел сходить в парикмахерскую, я не хотел пахнуть потом и нестиранной одеждой, мне очень не хотелось терять человеческий лик. Хлебнув надрывного графика работы в самом начале контракта, я принялся искать выход из этого тупикового положения.