Город был шумным, как и его дутая репутация – на площади вовсю играли из Брамса. Ожидания сменились предчувствиями, сотканная из аллюзий музыка смолкла, и город начался.
Ленивые проклятия торговки, скачущие по площади жёлтые яблоки, вязкая неопределённость мыслей и страх перед будущим – с этого предстояло начинать игру. Устройство декораций было на мне, и я взялся за дело с серьёзностью обученного квартирьера.
Я бродил по улицам, глазел на дома, и пытался наметить образ будущих декораций, используя алхимическую реторту воображения и чертёжные инструменты памяти. Для закрепления декораторских находок я обсуждал их вслух приличным шёпотом, незаметным в городском шуме.
Я был внимателен к мелочам, и разменял пару монет на беглый взгляд местного менестреля, тянущего рифмованный стон под разболтанную музыку улицы – скромная дань отдавала стыдливым привкусом отвергнутой взятки.
И они хищные налетели стаей, потому что принимали меня за падаль, а я во сне танцевал с Данаей, летал над миром и никогда не падал, т. д.
Я повторил печальную песню с первого раза, не сбившись даже в конце, где попрошайка присваивал демона – на мой вкус, это была творческая фанаберия.
Я повторил стихи почти вслух – подозрительное для встречных бормотание было предварительным торгом, то есть попыткой договориться с городом и игрой на сходных условиях.
Кроме практической, была и мнимая цель – я заметал следы. Внутри этих прогулок я признал город удачной заготовкой для игры – в смысле его пригодности к возведению простых декораций и сложной машинерии.
Декорации, предвестники представления, были готовы к сроку. Я снял комнаты в приличном квартале и стал ждать. Я ждал в одиночестве, но в паутину измирского мрамора попались два бокала – невинная галлюцинация пугливого воображения или намёк упорхнувшей буфетчицы на неоплаченный счёт.
От скуки я наряжал шалунью в куклу, и вечерами в моих комнатах разыгрывались жанровые сценки – свежеиспечённая кукла, изощренно вертя фотогеничным задом, изображала приличную даму, предающуюся пороку из нужды, и заламывала руки излишне призывно, и кукольные наряды страдали от приливов вечерней страсти.
Я платил за недорогие платья и подозрительное французское бельё в укромной лавке, найденной по случаю в десятке кварталов от квартиры. Трогательное кокетство распутной буфетчицы в контрабандных кружевах усыпляло воспоминания и будило страсти, приводящие к истощению сил.