Женщина, которую, кстати, зовут Еленой, или Еленой Васильевной, или просто Леной, решила, что воды очень мало и сделала шаг к раковине. Она раскачала чайник в руке, чтобы вода начала кружиться, а затем вылила остатки воды в раковину вместе с кусками накипи. Затем Лена раздвинула грязные тарелки и стаканы в раковине так, чтобы мог поместиться чайник, поставила его туда и включила холодную воду. Печально вздохнув, Лена посмотрела на картонную пачку с содой, стоящую на краю раковины.
Набрав примерно треть чайника, Лена уже хотела вытащить его, но подумала, что сегодня будний день, и родителям нужно на работу, а значит, они скоро придут завтракать. Так что она набрала еще немного воды и вытащила наконец чайник из раковины. Поставила его на плиту, взяла спичку, зажгла ее и поднесла к конфорке. В тот момент, когда она второй рукой повернула ручку включения газа, кто-то сзади сказал: «Ма!» Лена чуть дернулась, ее рука со спичкой отдалилась от конфорки, и газ не зажегся.
Лена обернулась и увидела Петю, своего сына, который подполз на четвереньках к ней на кухню. Елена испытала что-то вроде неудовольствия, что ее отвлекают. «Не мог поспать еще пять минут!» – подумала она, собираясь немного позлиться, но в этот момент пальцы ее левой руки стало жечь, она выронила догорающую спичку и затрясла рукой.
«Блин!» – воскликнула она, поднося руку к лицу и дуя на ожог. Петя внимательно смотрел на нее, потирая ручкой глазки. В этот момент он думал: «Мама пришла на кухню. Я тоже, я хочу есть. Зачем она трясет рукой? Что такое „блин“? Я пока не слышал. Очень интересно. Хочу узнать, что это». Он ничего не сказал, так как складывать слова в предложения у него пока получалось не всегда. Петя увидел, как мама достала вторую спичку, зажгла газ на плите, подошла к нему и взяла за руку.
В это время в дверном проеме показалась мощная, статная фигура – это бабушка, одетая в платье с причудливым узором, пришла позавтракать. Виктория Ивановна была грузной женщиной с повышенной потливостью и скачками давления, поэтому передвигалась она не спеша, величественным шагом. От ее былой красоты не осталось и следа, хотя она сама так вовсе не считала. Ее очень огорчало, что уже в следующем году она станет пенсионеркой. Это казалось ей очень странным, ведь она все еще была так молода в душе. Она тщательно следила за своим внешним видом, поэтому даже на обычный семейный завтрак вышла в одном из своих любимых «платьев для дома», с узором из, на первый взгляд, бессмысленного нагромождения различных геометрических фигур и завитков. Однако Виктория Ивановна знала, что подобный узор на самом деле говорит о ее тонком уме и богатом воображении. Вот, например, эти два бирюзовых треугольника на плече напоминали египетские пирамиды. А небрежные зеленовато-коричневые черточки и кружочки в центре платья выглядели как заросли чертополоха, в которых произошел взрыв, но лишь культурно-образованный человек с высокой душевной чувствительностью был способен понять, что эти мазки являются намеком на картину «La Orana Maria» Поля Гогена. Без всякого сомнения и ложной скромности, Виктория Ивановна считала себя одной из тех избранных, кто может видеть подлинное искусство там, где оно есть. Когда однажды дочь сказала ей, что эти узоры на платье – всего лишь мазня сумасшедшего дизайнера, Виктория Ивановна огорчилась, но затем утешила себя мыслью, что на детях гениев природа обычно отдыхает.