Поняв, что спорить бесполезно, я принялся лепить. Мелочи, как назло, оказалось много, когда, совершенно окоченевшими руками наконец-то накрыв свою пирамидку стольником и прижав его куском гравия, я вопросительно уставился на подругу. Она ехидно усмехнулась и сказала:
– Теперь жди, когда вылупятся!
– Кто вылупится?
– Пятьдесят тюбетеек на твою дурную голову! Пока, Мася! Не провожай, я сама дойду – демонстративно покачивая бедрами, она продефилировала через дорогу в направлении своего дома, который действительно был недалеко.
По-прежнему ничего не понимая, я несколько раз посмотрел на пирамидку из комков, на нее, опять на пирамидку, снова на нее. Плюнул, сел в машину и захлопнул дверцу с такой силой, что сам вздрогнул и открыл глаза.
Грохот явно доносился из кухни.
– Глаш, ты жива?
– Умоталась с карпом твоим, из рук все валится. Вставай есть, а то на снегоробье скоро идти.
Судя по голосу, ничего страшного не произошло.
– Не дашь порулить, – никуда я не пойду, лучше в «По что» еще пороюсь, там прикольно.
– Ишь, разошелся, ты эту снасть истрать сначала, а то натащил железяк всяких, шагу ступить некуда, поднос твой грохнулся, тебя же и разбудил. До следующей рыбалки терплю, а там, карп его забери, как хочешь, домой не приноси.
– Ценная же вещь. Для тебя старался, чтоб все по красоте. Что я как дикий на доске все ношу.
– Вот и носи. А я тебя, так и быть, за рычаги посажу.
– Умеете вы, барышня, подход найти, – сказал я, уже подсаживаясь к столу. – Давай карпа пробовать…
Снегоробье привычно захватило меня. Управляться с ковшом получалось достаточно хорошо, но через какое-то время стало накатывать чувство нереальности происходящего: сначала моментами, а потом все чаще и дольше. Так что, когда мы доехали до озера, я почти не отреагировал на Глашины поздравления.