Я посмотрел на Аркадия откровенно враждебным взглядом и молча выпил налитую им стопку но в отличии от него не стал совать вилку в банку с капустой, несмотря на то, что приятель взяв её двумя руками, чуть ли не подсунул мне под нос, когда я сморщился после влитой в себя, водочной дряни, и стал искать глазами по столу, чем бы закусить.
– Что, будешь звонить? – спросил он уже более мягким почти заискивающим тоном, поняв, что излишне проявил сарказм по отношению к другу, когда я, игнорировав его попытку загладить вину манипуляциями с банкой, демонстративно взял полкуска чёрного хлеба, обмакнув в остатки жижи на дне тарелки и закусил.
– А то хрен нет! – с вызовом во взгляде посмотрев на товарища, пережевывая хлеб.
Прошло полчаса.
Мы вяло перекидывались пустыми репликами, необходимыми в такие вакуумные моменты бухалова, каждый думая о своём (я был уверен, о чем думает Аркадий: как бы ещё выпить мозгивыжигающей кислоты и склонить меня к этому), и нехотя глотая чай, заваренный мной в надежде хоть слегка тормознуть товарища в его стремлении пить дальше.
А товарищ томился, ерзал на табурете, словно оно было утыкано гвоздями, то и дело смотрел в окно, когда по тротуару шли симпатичные стройные девушки, вздыхая и невольно их сравнивая со своей «мотыгой», как он называл за глаза в состоянии сильного подпития Тамару, при этом через силу глотая «Принцессу Нури». Идти домой у него не было никакого желания, а было желание и очень сильное, ещё выпить водки. Его вроде типа жена уехала на выходные в гости к сестре, в соседний городишко, а его с собой не взяла. Она частенько ездила к ней в гости, чуть ли не каждую субботу-воскресенье, и никогда не приглашала Апанаса Банфлайера Алкоманзера, который, сказать к слову, и сестры то её никогда не видел. Уехала и в этот раз: я слышал краем уха их разговор в «Шансоне», когда мы пили пиво. И теперь он ждал развязки моего разговора с незнакомой дамой, не сомневаясь, что меня бортанут без лишних сантиментов, тогда у него появится моральное право настоять на продолжении банкета в узком дружеском кругу, а там как ляжет фишка; может ещё кто-нибудь нарисуется из знакомых. Я понимал его состояние: водка выпита, окрошка съедена, другие «клиники» (алкоголики) находятся вне зоны доступа; пока мы сидели в «Шансоне» он еще кому-то звонил, дома ждет скука и теле-отстойник, а друг, по непонятной причине, задурил с этим чумовым знакомством по объявлению, и впереди воскресенье в полном одиночестве, о котором, как я догадывался, изучив этого «фрукта» за время нашего общения, он не хотел и думать, панически боясь остаться наедине с собой. (Кстати, не только у него я видел страх остаться в одиночестве, но и почти у всех моих приятелей.)