последней книге Элеоноры. Они обсуждали общих знакомых, слу-живших прототипами для ее героев, как кто получился и стоит ли
писать продолжение.
– А про меня там будет? – вставил Эстебан, лидер «Армады», и Генри почувствовал в нем родственную душу. Хоть что-то их свя-зывает с новичками. В остальном они совершенно не похожи: молодежь вела себя надменно и напористо, и порой совершенно неува-жительно в отношении «старших». Всеобщее посмешище Мигель
их, что ли, воспитывал?..
– Будет, – загадочным тоном пообещала хозяйка.
– В эпизодической роли случайного прохожего? – посмеялся
Рейн, хлопнув паренька по плечу. Тот насупился: явно видел себя
героем поважнее. – Ничего, поиграешь с наше – будешь тоже почти
главным. Как Фардике или Фидель… Или вон как Генри.
Генри при упоминании своего имени в таком контексте чуть
не подавился, даже вилку до рта донести не успел: рука остановилась на полпути. Молодой человек поднял голову и беспомощно
посмотрел на соседей. Наверное, вид у него в тот момент был настолько потешный, что окружающие – кто вежливо в сторону, кто
открыто – рассмеялись.
– А что такого удивительного, Генри? – Хуан то ли насмешливо, то ли удивленно приподнял бровь. – Ты тоже есть в романе…
– Кому ничего удивительного, а кому – очень даже, – буркнул молодой человек и вновь уткнулся в тарелку. Его и без того смущало
излишнее внимание.
– Так ты не читал разве? – Призрак озадаченно (или притворно озадаченно) поскрёб подбородок. – Зря, очень забавная история.
47
Юлия Каштанова
– Да, там из Мигеля такое пугало сделали! – прыснул Чавес.
– И, между прочим, совершенно заслуженно, – назидательно
добавил Рейн, подняв вилку вверх, – там даже цитаты из него при-ведены. Я так ржал, когда читал!.. Чуть Кондратий не хватил…
– Интересно, каким там меня выставили, – пробурчал Генри, ковыряясь в тарелке и сосредоточив взгляд на ней. Конечно, как всякий человек, он не был лишён тщеславия, но не до такой степени.
– А каким? – пожал плечами Рейн. – Нормальным…
Нормальным… Это еще для кого что нормально… Хотя, безусловно, это лучше, чем «выдающийся». В силу возраста, некоторое
время назад Генри перестал испытывать пиетет к героям первого плана: слишком уж у них было много эпического, надуманного, даже в каком-то смысле «слащавого», причем как у положительных, так у злодеев.