– Резать всех трусов на тронах – никакой стали не хватит, – запоздало пошутил Кэс.
– Вообще проредить было бы неплохо, – согласился Фарли.
– Прекратить! – рявкнул Артур, окончательно усмирив молодых десятников. – Теперь с тобой. – Он повернулся к Аксену. – Что бы ни происходило на Кадал-Урусских – это всё в прошлом. Сейчас главное – задание. Мыслю, помахать мечами в этом походе нам всё же придётся, так что побереги сталь. Да и губить себе жизнь из-за одного старого труса не стоит. Убери нож.
– Убери, Аксен, – повторил просьбу воеводы Игнаций.
– Выполняю, – буркнул Аксен. – Жду вас на месте, – он хлопнул себя по плечу, убрал нож и вышел.
– Артур, с ним нужно что-то делать, – покачал головой Игнаций. – Не знаю, что там у них с Радным, но Аксен накличет на себя лихо.
Аксен Фолин слыл чрезвычайно вспыльчивым человеком и после войны с орками на Кадал-Урусских островах был разжалован до простого мечника Железных легионов. Три года службы – и Совет Воевод вернул ему серебряные фибулы, но ни в одной Серебряной дружине он долго не задерживался. Многочисленные жалобы на взрывной характер почти погубили карьеру воина, но потом молодой воевода Эйхарт взял его в новую, ещё только формирующуюся Сорок Девятую. За год службы под его началом Аксен показал себя превосходным бойцом и стал пользоваться огромным уважением среди витязей. Он не раз рисковал жизнью ради соратников, но держался ото всех особняком и о случившемся на островах никому не рассказывал.
– Он справится, – кивнул Артур. – Должен справиться. Ну а пока… Судари столичные маги обещали нам беседу, пойдем послушаем, чего они там придумали.
– Чароплётам нельзя верить, – подытожил разговор молчавший всё это время Ром.
Десятники оставили оружие в палатке: в мирное время дружинный устав предписывал вести Советы без стали. Наградной кинжал, полученный Артуром из рук старшего воеводы Эделии, Трибиуса Талка, так и остался висеть у него на поясе. Булатная сталь, украшенная серебром и сапфирами, выковывалась исключительно для ладосских воевод и давала право обладателю не разоружаться даже перед лицом Императора.
Ночь уже вступила в свои права. В воздухе пищали комары, а лягушки своей песней, казалось, пытались докричаться до Великих Святых, захороненных в столичных криптах.