Ворота конюшни со скрипом отворились, и свежий ночной воздух смешался с приятным запахом скошенного сена и деревянных опилок, усеянных на земле в большом количестве. И, конечно же, в нос ударил особый аромат лошадиной шерсти. Лиэнорри крайне педантично относилась к чистоте, потому естественный парфюм конюшни не отпугивал, наоборот, манил своими необычайными нотками. Кейдж очень любила тот запах и могла сутками находиться в конюшне, помогая старушке в уборке стойла и вычёсывании лошадиной гривы. А когда Цвейг всякий раз так искренне радовался возвращению девочки, то, казалось, что нет в жизни ещё большего счастья, чем водить намыленной губкой по мощному туловищу скакуна. И подкармливать его морковкой, слушая, как конь аппетитно «хрумкает» челюстями. И целого мира мало, когда понимаешь, что кто-то так сильно нуждается в тебе.
Кейдж и Лиэнорри вошли в конюшню, аккуратно закрывая за собой дверь на засов. Девочка тут же почувствовала неладное. Среди ночной тиши она отчётливо услышала сдавленные хрипы и кроткие протяжные стоны, где-то в углу самого дальнего стойла. То обрываясь, то наращивая громкость, шумы источали такую нестерпимую боль, что по телу невольно забегали мурашки. Пройдя вглубь помещения, девочка увидела Цвейга. Конь лежал на сухом сене, облокотившись на деревянную стенку стойла, и болезненно сопел, надрывая распухшее брюхо. Каждый вдох давался ему настолько тяжело, что, казалось, дыхание могло оборваться в любую секунду, а на его большущих добрых глазах выступили белые слёзы, словно молочные ручейки из разбитого графина. Иногда скакун вздрагивал, неуклюже болтая ногами, а то и вовсе, резко замирал, запрокидывая морду набок. И даже встреча с Кейдж не смогла принести ему хоть сколько-нибудь ощутимой радости. Девочка обратилась к старушке:
– Что с ним? Почему Цвейг не реагирует? – она была готова разрыдаться.
– Деточка, ему очень тяжело и больно. Наш бедный конь умирает.
Кейдж не верила словам, сорвавшимся с губ старушки. Как возможно представить, что здоровый и пылающий силой конь, каким девочка видела его ещё вчера, теперь мучительно болен, неспособный даже подняться с настила.
– Нет, того не может быть. Он не имеет права меня бросить. О, бедный Цвейг. Ему лишь надо чуточку полежать, чтобы я погладила его по загривку. И вот увидишь, всякая болезнь тут же отступит.