Никита выставляет руку, преграждая путь своему дружку.
– Брат, ты чё? Она же… ты посмотри на неё. Воровка, пошла отсюда.
– Ден, – Никита в упор смотрит на этого клоуна, и тот ретируется.
– Ладно, решай сам. На хрен она тебе сдалась, жалкое зрелище. Змею пригреешь. Она потом тебя какой-нибудь дрянью накачает и обует.
– Я разберусь сам, тебя там ждут, – говорит вкрадчиво, но твёрдо.
Ден делает недовольное лицо и уходит.
– Не обращай внимания. Он нормальный.
– Оно и видно. Мажор придурошный.
– Какая искренняя ненависть.
– И ты такой же. Все вы одинаковые. Ты думаешь, я дура и не понимаю? Ты зачем хорошего разыгрываешь? Поржать с друзьями надо мной хотите. Ты на меня как на червяка смотришь, поэтому не поведусь, даже не надейся, – перекидываю ноги на другую сторону и спрыгиваю на землю.
Чего он на меня уставился? Стоит тут такой, весь из себя благодетель, тошно даже.
Натягиваю капюшон и ухожу. Он не останавливает, а когда я немного оборачиваюсь, понимаю, что он тоже уходит. Туда, к своим этим друзьям. Вот и хорошо. Пусть катится, а то приклеился.
Я ещё час блуждаю по городу, слушая музыку в наушниках, и лишь к двенадцати подхожу к своему двору. Выглядываю из-за угла, замечая Серёгину тачку. Ну а этому-то чего?
Расстёгиваю воротник на куртке и иду к ним. Из машины на весь район орёт музыка. Серёга с парочкой своих дружков крутятся рядом, устроив на капоте банкетный стол.
– Конфетка моя, ты чего ушла-то? Хорошо ж сидели, – идёт ко мне.
Шагаю ему навстречу и убираю руки в карманы куртки.
– Проветриться.
– Так не делается, – дёргает змейку на моей куртке на себя, вырывая замок, – прости, – сдавливает пальцами собачку, покачиваясь.
– Ты дебил? – толкаю его в грудь. – Придурок, куртку провал.
– Слышь ты, – до боли сжимает моё плечо, – охренела!
– Пусти, совсем допился?
– А что? Сколько можно? Бегаю вокруг тебя тут, а ты всё целку из себя строишь, давай уже расчехляйся.
– Руки от меня убери. Убери, сказала, – ору, но он не реагирует.
Только начинает тащить в темноту, за угол. Там мусорные баки, а дальше небольшая посадка деревьев. Никто даже нас не увидит. Паника и дикий страх. Ору, пытаясь отбиться, где-то поблизости воет ментовская сирена, и этот урод, толкнув меня в кусты, бежит к дружкам.
Рёв мотора их машины слышится ещё долго, кажется, что всё то время, что я сижу на улице, на краю клумбы, выбравшись из грязи и шиповника, я слышу этот рёв.