– Не пойду я никуда из своего родного дома! – голосила весьма бодрая на вид старуха.
Ар увещевал ее, упрашивал, обещал, что как только вопрос с туманом решится, она сразу же сможет вернуться. Но знахарка была непреклонна.
Зло цыкнув сквозь зубы, командир дал команду: уходим.
Я понимал его: жизни тридцати мирных жителей важнее жизни одной упрямой старой женщины. В конце концов, у каждого должно быть право выбора.
На следующем привале, для которого пришлось долго искать подходящую поляну, я снова подсел к Якову. В этот раз уйти он не пытался, даже нехотя кивнул. Решив считать это хорошим знаком, снова заговорил с ним:
– Парень, где твои родители? Почему ты один?
Яков весь съежился, а рукава натянул так сильно, что я отчетливо услышал треск ткани.
– На, сначала съешь, а потом расскажешь, – протянул пацану галету, давая ему привыкнуть к мысли: ответить все же придется.
В этот раз сухое печенье исчезало медленно. Яков откусывал по маленькому кусочку, видимо, рассчитывая, что сможет растянуть его на все время привала. Хмыкнул, но комментировать не стал.
В конце концов, бедная галета все-таки оказалась в желудке Якова. Я молча ждал.
– Папку не ведаю, мамка недавно померла, – пробубнил пацан, не поднимая на меня глаз.
– И что, ты жил совсем один? – изумление скрыть не удалось.
– За мной обещалася мамкина сестрица двоюродная приехать намедни. А вы усё перепортили! – огрызнулся Яков.
Внезапно я осознал, что мальчишка плачет.
– И васче, не хочу я с вами ватажиться! – сорвался, как натянутая тетива, и улетел, сверкая пятками.
Останавливать не стал. Уверен, он ко мне еще сам подойдет, когда поймет, что я ему не враг. Каждому ребенку нужен кто-то взрослый рядом.
К третьему поселению мы шли уже в темноте. Я видел, что командир колеблется, и понимал его. Если нас встретят дружелюбно, мы сможем поспать в человеческих условиях: на сеновалах, в банях, а особые везунчики – в избах. Но если люди будут настроены против нас, возникнут трудности, к которым мы, уставшие и запыленные, сейчас просто не готовы.
Ар принял решение не рисковать, поэтому мы разбили лагерь в паре километров от поселения. Каждый занялся своим делом: кто-то мастерил шалаши для мирных жителей, кто-то ушел на поиски воды, кто-то набирал хворост для костров, кто-то варил похлебку.
Я разжигал костры. Было в этом занятии нечто, что манило и притягивало меня. В прошлой жизни я никогда вручную не разжигал огонь, как-то не доводилось, а здесь, раз попробовав, просто не мог остановиться. Только что было холодно и темно, а через несколько минут по дровам уже пляшут языки пламени – ярко-оранжевые, обжигающие. Это ли не магия?