Время, проводимое с ним, летит с невероятной скоростью; целый день показался лишь часом. К вечеру позвонили родители поинтересоваться, куда я запропастилась и не подумываю ли случайно уже сворачивать в сторону дома. Из разговора накануне я знала, что мама была категорически против моего отсутствия на протяжении практически суток, тем более с парнем, о котором она не имела абсолютно никакого представления. Обычно она довольно легко поддается уговорам, главное – найти правильный, исходя из обстоятельств, подход. Но в тот раз никакой не срабатывал. А я не намерена была мириться с «вопиющей несправедливостью», как я считала, что вынуждена сидеть в четырех стенах, пока все мои ровесники будут наслаждаться яркими красками неба на рассвете. Поэтому и сменила тактику, направив свои «мольбы» в адрес папы. Это было верное решение! Папа сильно не противился, тем самым не оставив выбор маме; она сдалась, но с условием, что я приведу парня на смотрины. Я оттягивала этот момент до последнего; волновалась так, будто мне предстояло знакомство с родителями своей пассии, что не скажешь о ней. К моему великому удивлению, Вова оставался как-то даже неестественно спокойным.
Пробил час Х. Мы неспешно подходили к моему двору; по пути я старалась дать парню ценные наставления о том, как себя вести, хотя он всячески от них открещивался, воспринимая их как нравоучения. Такая самоуверенность злила и восхищала одновременно. Основная часть родительской квартиры, кроме одной моей комнаты, выходит на южную сторону, то есть на сторону парадной. Проезд во двор хорошо просматривается с балкона. В теплую погоду наша семья могла сутками напролет засиживаться там за чаепитием (чаще кофе под сигарету) и беседами о проблемах насущных. Я невольно подняла глаза. Из-за перил напротив друг друга высовывались две руки, точнее, локти, а в воздухе быстро растворялись клубы густого серого дыма. И было в этой картине что-то «устрашающее»… Мы незаметно прошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Я мысленно перекрестилась и нажала на кнопку звонка. Не отсчитав и пяти секунд, за дверью послышались торопливые, но твердые шаги; только по их звуку я уже знала – это папа. Как и раньше, лицо Вовы, который стоял на лестничной площадке позади меня, по-прежнему имело выражение невозмутимой безмятежности. Но, когда дверь квартиры отворилась и на пороге выросла крепкая, широкоплечая, высоченная фигура моего отца, лик умиротворенности резко сменился нервозностью, а холод в глазах ошеломлением. (Сейчас этот эпизод вызывает у меня ехидный смешок, тогда же он вызвал жалость.) Вова еле-еле выдавил из себя заезженное: «Здравствуйте!». Мы вошли, разулись, гуськом проследовали в гостиную и расположились там на большом угловом диване в разных его концах. «Всем встать – суд идет!» – подумала я.