Зачихала я, закашлялась – дым тот ядовитый видно, спазмом горло сдавил, даже глазоньки, пораженные катарактой, заслезились. Сказать-то ничего не успела, только завыла обессиленно.
– Давай, старая, скрипи суставами, – подначил барсик позади, вцепляясь когтями в горб будто для удобства.
Ну и куда мне было возвращаться с такой рожей-то? Бабулечку с дедулечкой ведь инфаркт хватит, а молодые парни, если увидят меня в таком виде, вилами закол(ю)т. Эх, придется тут остаться. С этими мыслями взобралась я по ступенькам, «скрипя суставами», как говорит котея: ревматизм выстрелил в спину, а артрит сковал ноженьки.
Зашла в избу. Вокруг темно и пыльно. Пахнет полынью, плесенью, пометом птиц и бог знает, чем еще.
– Ты висюлину-то дерни перед собой, свет и загорится, – раздался над ухом голос наездника.
И вправду, мой нос наткнулся на нитку с бусинкой на конце, свисавшую с потолка. Я за эту бусинку дернула, и полуденные тени разбежались по углам, предоставляя возможность свету заполонить собой все вокруг. Пауки, и те – разбежались, кто куда.
– Ну, значицца, старая, бери вон тот веник в углу, – лапка котея вальяжно приподнялась и указала куда-то влево, – и собери по углам паутину. Лихо Одноглазое тоже придет в гости. Он не любит, когда эти многоноговые пушистики начинают ползать по его телу и таращить на него свои маленькие глазенки.
Под многоноговыми пушистиками он, вероятно, подразумевал лесных лохматых пауков размером с ладонь. Одного такого сейчас заметила, так душа в пятки улетела. Моргает на меня всеми шестью бусинами и вроде как ухмыляется. Замахнулась я на него этим самым букетом сушенных полевых цветов, который котея гордо величал веником, а паук этот раз – и прыгнул мне на нос.