МАРГАРЕТ. Поздним летом 1805 года мама, папа и Зах Пендрагон взяли меня и Элейн на пикник к северу от города. Мне было четыре года, Элейн – два, и мы играли среди луговых цветов, тогда как взрослые сидели и разговаривали под дубом, посаженном давно умершим датчанином, и уже тогда среди них взошли хрупкие ростки предательства. Все это напоминало райский сад из моей книжки с картинками.
ЕВА. Лето умирает.
ДЖЕЙМС. Оно до смерти нам наскучит, если не умрет.
ЕВА. Зах, я думаю, это твой долг – поднять настроение Джеймсу. Я надеялась на пикник, но он только загоняет его в философскую тоску. Он все еще в депрессии из-за того, что этот ужасный Аарон Бёрр остался на свободе после убийства бедного мистера Гамильтона.
ЗАХ. Если он в депрессии, то напрасно. Бедный мистер Гамильтон сам напросился.
ДЖЕЙМС. И как это понимать?
ЕВА. Я не позволю вам цапаться из-за политики. Какая потеря времени. Если хотите, цапайтесь из-за меня. Борьба за женщину, по крайней мере, приносит сексуальное удовлетворение.
ЗАХ. Дуэль между Бёрром и Гамильтоном в большей степени связана с женщинами, чем с политикой.
ДЖЕЙМС. Это ложь.
ЕВА. Джеймс, негоже тебе называть Заха лжецом. Мне известны примитивные мужские законы, и я не потерплю никакого варварства в моей семье и среди близких мне людей. Да и какое это имеет значение? Гамильтон мертв, как Навуходоносор.
ДЖЕЙМС. Как вы можете быть такими бесчувственными? Он был моим другом.
ЕВА. Чушь. Это всего лишь отговорка, и ей не хватает убедительности.
ДЖЕЙМС. Отговорка?
ЕВА. Ты пытаешься скрыть то, что тебя действительно тревожит?
ДЖЕЙМ. И что меня тревожит?
ЕВА. Кто знает? Прислушайтесь к пчелам. Господи, в конце лета есть в их жужжании что-то такое, от чего по моей коже бегут мурашки.
ДЖЕЙМС. Так что, по-твоему, меня тревожит?
ЗАХ. Джеймса тревожит жестокость Бога.
ЕВА. Я не верю, что Бог жесток, хотя должна признать, что иногда он предпочитает выглядеть глуповатым.
ДЖЕЙМС. Нельзя так говорить.
ЕВА. Джеймс думает, что мы отправимся в ад, Зах.
ЗАХ. Нам нет нужды отправляться в ад. Мы живем в Нью-Йорке.
ЕВА. Нью-Йорк прекрасен.
ЗАХ. Ад прекрасен. В этом все дело. Красота дает нам надежду, и уничтожение надежды, то есть предательство доверия или уродование красоты, и есть ад. Европа – карта ада. Мы отправляемся туда в поисках красоты и находим скелеты. Я шел следом за Наполеоном, и везде в траве мне попадались мертвецы, словно заросли кроваво-красных роз. Через несколько лет дети, такие, как Маргарет и Элейн, будут играть среди сгнивших европейцев. Посмотри, мама, что я нашла. Что это? Это кость, милая, брось ее. Ты же не знаешь, от какой она части тела. Ад – органический мир, и все что у нас есть, сделано из него.