– Ну, понятно. Ты, наверно, от голода упала, такое часто бывает. Есть хочешь?
Катя отрицательно мотнула головой, меньше всего сейчас она хотела есть. Она все-таки собрала все силы и села на полу. Миша пристроился рядом на корточках.
– Миша, ты не шутил? Какой год ты сказал?
– Да какие шутки! Сорок первый. А что?
– Я, наверно, сошла с ума. Или сплю. Или сошла с ума и уснула. Этого быть не может!
– Да что не так-то? – Миша недоуменно посмотрел на нее.
– Да то, что сейчас две тысячи шестнадцатый!
– Какой-какой?
– Две. Тысячи. Шестнадцатый!
– Ты точно с ума сошла, – засмеялся Миша.
– Нет, погоди! – она затрясла головой, вспоминая. – Мы подъехали к монастырю… все пошли внутрь, а я… Слушай! Это кошмар просто! Этого быть не может! Это как в том фильме! Там черные копатели… Ну неважно, в общем они в будущее попадают во время войны, понимаешь?! И я так же! О, боже… О, боже…
Она металась по комнате, а Миша смотрел на нее, явно не улавливая нить разговора.
– О, боже! О, боже…
– Ты верующая что ли? – он уже почти опасливо смотрел на Катю, очевидно, уловив из всего речевого потока только слово "боже", – точно, блаженная какая-то.
– Ты не понимаешь! – Катя схватила Мишу за руку, – я попала в прошлое! Я живу в две тысячи шестнадцатом!
Он осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.
– Этого быть не может!
– А я о чем?! – она опять заметалась, – быть не может, но случилось! Только за что это мне? В фильме, там они в могилах солдат рылись, а я ничего такого…
– Ты про какой фильм твердишь? Какие могилы?
– Ой, да ты не поймешь! Слушай! Мне надо в монастырь вернуться, там ворота назад!
– Какие ворота?
– Ну проход, где я в вашем времени оказалась! Я там шла-шла, а вышла тут!
Миша помотал головой.
– Нельзя в монастырь! Там немцы кругом.
– Миша! – Катя снова схватила парня за телогрейку, – пойми, если я туда не попаду, я навсегда останусь в этом времени! А там мама… И папа… И…
Катя вдруг заплакала, уткнувшись парню в грудь. Не ожидавший такого, он сначала было отшатнулся, но потом осторожно сомкнул руки у нее за спиной.
– Ну, не реви, не реви, – нарочито грубо проговорил он, похлопывая ладонью между лопаток, – надо, значит надо. Пойдем.