Верно соблюдая этот мудрый закон природы, умеренность, в течение стольких лет, он предвкушал, с уверенностью – которая, как покажет продолжение, не была ни необоснованной, ни разочарованной – счастливую и процветающую жизнь не менее века. И этот срок, как он был уверен, он мог бы значительно продлить его и дольше, если бы ему посчастливилось начать жизнь с теми преимуществами, которые, как он уверял нас, его учение дарует детям всех, кто ведет умеренный образ жизни, которого он с удовольствием придерживался.
До самого конца своей замечательной жизни он сохранил свое привычное здоровье и бодрость, а также владение, в совершенстве всеми своими способностями. Ни одна рука, кроме его собственной, не может достоверно рассказать нам о развлечениях и удовольствиях той счастливой старости, к которой он призывал всех стремиться. Но мы можем подытожить все это одной короткой строкой, в которой он заверяет нас: «Я никогда не знал, что мир так прекрасен, пока не достиг старости». О том, что его случай не имеет аналогов и параллелей, он и сам не был в неведении. Этой мыслью он не только испытывал простительную гордость, но и извлекал одну из величайших радостей своей старости, когда он размышлял о том, что в то время как многие другие до него писали хвалебные речи о воздержанной жизни и регулярности, никто, в конце столетия жизни, не брал в руки перо, чтобы оставить миру историю о своем личном участии во многих неописуемых благословениях, которыми он наслаждался в течение стольких лет. Ни один человек, восстановив подорванное здоровье, не прожил столько лет, чтобы рассказать миру о том, как он это сделал.
Единственной мыслью, которая занимала его сердце, была благодарность за выздоровление и за бесчисленные благословения его долгой жизни. Он надеялся, что это чувство будет и впредь приносить существенные плоды, ибо он жил и умер в уверенности, что его труды по написанию достоверного отчета о пережитом, принесут пользу тем, кто будет его слушать. Он был убежден, что если он, начавший жизнь в условиях стольких недостатков, смог достичь совершенного здоровья и сохранить его в течение стольких лет, то возможности тех, кто наделен совершенной конституцией и с детства опирается на умеренные правила жизни, должны быть почти неограниченными. Будет трудно найти где-либо зафиксированный случай, когда конституционные недостатки, усугубленные неразумными привычками жизни, угрожали более преждевременной смертью и если Корнаро, с его конституцией – слабой от природы и организмом, явно разрушенным в возрасте сорока лет, смог достичь таких результатов, кто возьмет на себя смелость установить предел возможности долголетия человеческой семьи после того, как несколько поколений верно соблюдали мудрые законы Природы?