– Неужто не понимаете, черт бы вас побрал? – разозлился Хик-Хик и потряс револьвером. – Когда победит революция, все рабочие мира – от Лиссабона и до Шанхая – получат право иметь диваны, мягкие диваны. Это и есть революция. Свобода и диваны для всех!
И он стал разглагольствовать о мире, где не будет угнетателей и угнетенных, где человечество станет единым целым, а искусственные границы между странами отменят.
Лучше бы он этого не говорил.
Границы отменят? Пурпуры заерзали на своих стульях. Сначала по их рядам прокатилась неясная тревога, потом глухой протест. Что он такое несет? Они бы стерпели телескопы, спиритизм и палестинских пролетариев. Но как уничтожить границы? Старик поднялся со своего места:
– Что ты такое городишь? Мы – контрабандисты! Если границы исчезнут, на что мы будем жить?
В знак протеста пурпуры принялись возмущаться и размахивать своими колпаками, полными мелких камней, которые раньше служили им музыкальными инструментами. Хик-Хик сделал шаг вперед и заявил:
– Главное – революционный прорыв в сознании. Я, например, – продолжал он, – готов сделать над собой огромное усилие и забыть о вашем недостойном поведении в отношении сеньориты Майлис.
Ответом на его слова было молчание. Хик-Хик говорил о прощении, но в то же время продолжал целиться в пурпуров из пистолета. Один из них сказал:
– Мы сделали только то, что должен был сделать ты сам.
Хик-Хик запыхтел от досады и сказал себе, что эти типы не в состоянии проникнуться Идеалом. Мерзавцы-реакционеры, вот кто стоит перед ним. Взбешенный, он целился в толпу, и тут на сцене появилась Лысая Гусыня.
Она вышагивала, как всегда, покачивая округлившимися боками и вытягивая вверх длиннющую шею, гордая, словно королева Пиренеев. Непонятно, как сумела она пережить зимние холода, но сейчас в остале среди толпы чувствовала себя превосходно. Увидев Хик-Хика, птица забегала кругами и громко загоготала, задирая вверх раскрытый клюв: «Га-га-га! Га-га-га!»
Хик-Хику казалось, что он понимает речь гусыни: «Га-га-га! Слуга-га-га сга-сгубил Гка-сиана!» Птица носилась по залу, размахивала крыльями, подпрыгивала и, задрав клюв, возмущенно гоготала:
«Га-га-га! Слуга-га-га сга-сгубил Гка-сиана!»
Не в силах выносить это и дальше, он выстрелил в гусыню один раз, другой и третий. Но не попал. Бедняга был таким плохим стрелком, что никто толком не понимал, куда он палит.