Извиняясь, она пожимает плечами.
– Как ты знаешь, мы во Фриске очень… миролюбивый народ.
Я удерживаюсь от реплики, что не назвал бы ее трусихой.
– У нас есть солдаты и армия, но никто никогда не видел настоящего сражения, не говоря уже о том, чтобы поучаствовать хотя бы в одном. Вот почему ни у кого из них нет таких ран. – Она приоткрывает губы, на мгновение задумываясь. – Конечно, есть те, кому на тренировках не повезло и они неудачно пропустили удар. Или некоторые повара, которые порезались ножами. Но настоящего военного ранения я никогда не видела.
– Почему ты так очарована этим? – спрашиваю я, когда ее взгляд скользит глубже. Слишком глубоко для меня и моей сдержанности. – Разве ты не находишь их… отталкивающими?
Отвечая на мой вопрос, она смотрит мне в глаза, и я снова теряюсь в их синеве. Никогда не видел такого темно-синего цвета глаз.
– Почему я должна? – резко спрашивает она. – Как ты уже сказал, они очаровывают меня. Они – знак того, что ты сражался и одержал победу. Они – трофей. Каждый шрам означает, что ты выжил, в то время как другие нет. Шрамы определяют тебя как победителя.
Трофеи. Доказательство того, что я выжил. Знак победы.
Я напряженно сглатываю. Никогда еще не слышал, чтобы кто-то так говорил о шрамах, особенно о моих. В глазах молодых женщин они – недостаток. А эта малышка из Фриски, которая, вероятно, знает, что вообще такое война, только по книгам, произносит именно те слова, которых я подсознательно жаждал услышать много лет.
Слова, которые исцеляют ту часть меня, которая еще не совсем ожесточилась из-за бесчисленных боев.
Когда я не отвечаю ей – не могу ответить, – ее взгляд скользит по моей груди и животу вниз. Быстро натягиваю все еще влажную рубашку через голову и отворачиваюсь от Давины.
– У тебя есть что-то, во что ты можешь переодеться? – спрашиваю я. Мой голос звучит грубо и взволнованно. Надеюсь, этого она не замечает. – То, в чем не простудишься до смерти.
Она вытаскивает булавки из-за пояса брюк и отжимает пояс. При этом демонстрирует мне полоску своего плоского живота, почти белой кожи. Я смотрю вверх и посылаю к небу немую молитву. Что я сделал на этот раз, чтобы заслужить гнев богов? Почему они послали Давину мучить меня?
– У меня есть только то, что на мне, – бормочет она. – Мы могли бы разжечь огонь. Возможно, тогда я высохну быстрее.