«Бог с ним, с этим святошей, мне от него ничего не нужно, не детей же с ним крестить», – машинально подумал Франсуа, видя двусмысленное положение, в котором оказался священник, и приподнял бровь:
– Уж не желаете ли вы сказать, что то, что угодно кюре Сермуазу, желает сам Господь? Смелый посыл, только он здорово смахивает на приступ гордыни, а то и на всплеск слабоумия. Право, смешно и в некоторой степени комично слышать такое из ваших уст. Не слишком ли вы самонадеянны и не много ли на себя берете? Не заигрались ли часом? – поинтересовался Франсуа.
Тут какой-то желтый свет вспыхнули и мгновенно потух в глазах соперника. Если бы молодой повеса заметил этот всполох в зрачках собеседника, то, верно, заподозрил бы неладное, понял, что перешел некую грань дозволенного, и пожалел о том, что так прямолинейно выразился.
Подавив внезапно вспыхнувшую в душе ненависть, кюре сделал вид, что не обратил внимания на вызывающий тон собеседника, и как ни в чем не бывало изложил суть своего предложения, план которого заранее продумал и не желал отступать от намеченного.
– Твой кошелек пуст, как мошна нищего, просящего корку хлеба на церковной паперти. Мир полон соблазнов, а человеческая жизнь слишком коротка и быстротечна. В твои годы у каждого такой зверский аппетит, что хочется есть за двоих, а пить за троих. Помню, я испытывал такое же в юности, но с годами умерил свои страсти. Сейчас мало что изменилось с библейских времен, или ныне дети родятся иначе, чем встарь? Может, ныне они производятся на свет не из чрева матери, а из ее головы? В самом деле, молодежь стала так говорлива, что хочется заткнуть себе уши, а ей глотку.
Франсуа не стал спорить о том, в чем ничего не понимал, а лишь неопределенно кивнул, заметив:
– Нет, думаю, род человеческий ничуть не изменился. Во всяком случае, мне о том ничего не известно.
– Вот видишь! Для удовлетворения своих страстей каждому всегда нужны деньги, а человек, обретает материальный достаток только с годами, тогда, когда ему уже ничего не надо, кроме спасения своей грешной души. Все минуло, впереди нас ожидает лишь наспех вырытая пьяным могильщиком яма, и более ничего… Если ты этого не уразумел до сих пор, то вряд ли постигнешь и в дальнейшем.
– Да, Париж – город похоти и соблазнов, а древнеримская богиня Фортуна изменчива и непостоянна, – согласился Франсуа. – Ну так что с того, или вы хотите предложить мне что-то конкретно?