Сегодня, когда Элизабет спросила у него совета, за какого кандидата ей проголосовать на предстоящих выборах в сенат штата, Джордж только вздохнул.
– Это не имеет значения, – ответил он. – Все они одинаковые. Они не придут нас спасать, Лиззи. Мы сами должны себя спасти.
* * *
Когда они вернулись домой, Эндрю сказал:
– Папа кажется еще больше не в себе, чем обычно, со всеми этими разговорами про Полое Дерево.
– Он проговаривает свои страхи, – возразила она. – Оставь его.
За ужином Элизабет выпила вторую бутылку пива, съев всего ничего, тайком скормив остатки еды собаке, пока Фэй не видела. От алкоголя, помноженного на ее обычную усталость, у нее закрывались глаза.
– Родители стареют, – продолжил Эндрю. – Мне от этого грустно. Видишь, вот почему Гилу нужен брат.
– Ты романтизируешь отношения между братьями и сестрами, – заметила она. – Посмотри на меня с Шарлоттой. У нас нет ничего общего. Единственное, о чем мы когда-либо говорим, – это наши ненормальные родители.
– Вот именно. Иметь кого-то в этом мире, кто знает, что такое твои родители. Кого-то, с кем можно друг другу посочувствовать. Об этом-то я и говорю.
– Ты хочешь, чтобы у Гила был кто-то, кому он будет на нас жаловаться.
– Именно так, – подтвердил муж.
– Знаешь, даже если бы хотели еще ребенка, не думаю, что мы можем себе его позволить, – заметила Элизабет. – Это дорого. Номи мне рассказывала, что приценивается к дошкольным программам, которые стоят тридцать тысяч в год.
Эндрю на это ничего не ответил. Она подумала, не воспринял ли муж ее слова как намек на то, как мало он зарабатывает. Ей не хотелось, чтобы он так ее понял. Хотя, может, и хотела. Может, она встала в защитную позу, потому что подумала о Шарлотте, а она никогда не думала о Шарлотте, не думая о деньгах.
Когда Элизабет было двадцать три, а Шарлотте двадцать, они условились, что больше не возьмут у отца ни доллара.
Этот уговор потребовал жертв, особенно поначалу. Элизабет стала подрабатывать официанткой, свою зарплату с работы в журнале она раньше спускала на одежду и сумки. Но это того стоило. Она перестала от него зависеть.
С детства отец подкупал их, чтобы сестры хранили его секреты и терпели отвратительное поведение. Элизабет все еще помнила узор на обитых тканью диванах в прохладном вестибюле отеля, где он оставил их с коробкой карандашей, а сам поднялся наверх с какой-то женщиной, вернувшись час спустя с пятидесятидолларовой купюрой для каждой из них.