Конечно, никуда он не уехал, но всячески старался баловать только своё чадо. С какой стати он должен кормить чужих детей?
Что при этом чувствовали «чужие дети», догадаться нетрудно. Да, нам хотелось тех вкусных бананов, апельсинов, яблок, шоколадок, но всё это тщательно пряталось, а мы, когда нечаянно находили, понимали, что трогать это нельзя.
Ребёнок был настолько избалован вниманием, что от всех приходящих в гости ждал вкусняшек. Иногда даже встречал со словами:
– А что ты мне принёс?
И злился, когда приходилось делиться с нами. Он был пупом земли. Эдакий маленький божок, требующий поклонения.
Нас часто просили присмотреть за ним. Мать старалась не лишать нас детства, но…
Как-то раз мы все вместе гуляли во дворе. Я разговаривала с подружками, Рафик крутился рядом. Было ему тогда года три-четыре.
– Айгуль, присмотри за братом, – попросил меня Ильхам Таирович.
– Хорошо, – ответила я и продолжила разговор, поглядывая на малыша.
– Айгуль, ПРИСМАТРИВАЙ за братом! – перешёл на крик отчим.
– Да смотрю, смотрю…
– Нет, ты не смотришь! – разозлился он.
Я не понимала, чего он хочет. Через некоторое время мы наблюдали за тем, как двухметровый амбал носится за мальчиком, чуть наклонившись и растопырив ручищи, чтобы тот не упал и не покалечился. Вот так я должна была «присматривать» за братом.
А ещё был эпизод, о котором вспоминать страшно.
Младшему брату было около трёх лет, мне – двенадцать. В дождливый летний вечер мы остались дома вдвоём. Пока я занималась своими делами, он играл в спальне за закрытой дверью. В какой-то момент решила пойти посмотреть, как он. Нянькой я была никудышной. Открываю дверь и вижу ребёнка, стоящего в узком проёме окна. Он стоял, держась за раму, полшага отделяло его от того света. Ещё секунда – и конец… Малыш почти ступил на мокрый карниз, но увидел меня и остановился с невинным, чуть испуганным выражением лица.
Единственная радость в жизни своего отца. Единственный любимый сын своей матери. Маленький добрый мальчик, он стоял в окне третьего этажа. Внизу была бетонная дорожка шириной в метр…
Как мне хватило ума не закричать от ужаса, до сих пор не понимаю. Подошла к нему молча, медленно, без резких движений, аккуратно сняла с подоконника и, кажется, спокойно объяснила, что так делать нельзя. Не помню, чтобы я его ругала. Я его очень любила. Он был мне, как сын.