– Да вы филолог!
– Ни в коем случае. Просто понравились стихи, вот и запомнил.
– До последней строчки? Прочитайте!
Воронцов выпрямился, оторвав спину от стенки купе и посерьезнев, словно иначе к поэзии и подступаться нельзя.
Надежд сомнителен приют.
Надежды юношей питают,
Отраду старцам подают,
Но все же постепенно тают.
И, наконец, на склоне дней
Вдруг понимает человече
Тщету надежд, тщету идей.. .
«Иных уж нет, а те далече»,
В очках и при карандаше,
Пред выкипевшим самоваром,
Он размышляет о душе,
О временах, прошедших даром.
Подобно самовару дух,
Быть может, так же выкипает?
Ну что же, не ругайтесь вслух,
Ведь в жизни всякое бывает.
Читал Воронцов хорошо, вдумчиво и с чувством, без подвывания а-ля Бродский и ложной евтушенковской многозначительности.
– Хорошие стихи, – одобрил Олег. – С подковыркой.
– Хорошие стихи все с двойным дном, – кивнул Воронцов. – Вот за надежду и выпейте.
Олег поднял стакан:
– Ну, за нее. И за сбычу мечт!
Выпил. Покатило, как вода.
– А у вас есть мечта? – спросил Воронцов.
Олег удивился:
– Как же без этого? И не одна.
– А сокровенная? Я не хочу показаться бестактным…
Олег великодушно махнул рукой: мол, оставьте эти реверансы.
– Есть и сокровенная, она же главная. И знаете, Алексей Николаевич, в чем ее прелесть? Она несбыточная!
Скрипнула, откатываясь, дверь купе. Проводница окинула их взглядом:
– Чай будете?
* * *
К крыльцу разрушенного храма вела извилистая тропка.
– Здравствуй, Слава. Насилу тебя нашел. – Участковый сел рядом на щербатую ступеньку. – Как же ты учудил такое?
Васильковые глаза Колычева испуганно распахнулись.
– Что я не то сделал, дядя Игорь?
– Да все не то. И не так.
Славка ждал продолжения, а Егоров не знал, где найти слова, как растолковать, что нельзя так, нельзя!
– Ты зачем озерцо отравил?
Брови Колычева сошлись домиком.
– Я?
– Ты, кто ж еще?
Славка заморгал быстро-быстро, покраснел, но ответил:
– Озера нет – людей нет – мусора нет.
Иногда участковому казалось, что Колычев придуривается. Вот и сейчас: испуг, недоумение, возмущение. Понятные эмоции, и каждая будто синим штампом на лбу. Все, как у обычных людей.
– Так-то оно так. Только озеро жалко.
– У нас большое есть.
– Ну ты еще его загуби!
– Зачем?
Вроде бы и просто с ним, со Славкой, а тяжело. Наказать надо, а как накажешь? Как с ним вообще? А ведь участковый для того выше других и поставлен, чтобы по углам разводить, где хорошо и где плохо. Только исключения имеются, и Колычев это исключение и есть. И наказать его – это как ребенка отшлепать за поломанную игрушку, которой и положено быть сломанной. За такое пожурить можно, а наказывать – глупость. Стращать – подлость.