Ну, осматривает.
Один гад ему на одно вдруг жалуется, другой – на другое… Известное дело: на «губе» сидеть кому охота?
Лейтенантик-докторишка и расклеился: тому таблетки выдает, другому осмотр терапевта назначает и обоим диагнозы пишет – прямо в записках об арестовании! И, главное, резво так, я даже перехватить у него эти бумажки не успел.
– Чего ж ты, – говорю ему, – делаешь?! Головой, – говорю, – подумай: разве ж их теперь с такими сопроводиловками на «кичу» посадишь?
А он отвечает:
– Вылечатся, тогда и посадите. Здоровье – прежде всего!
И улыбается радостно, через очки свои дурацкие.
– Да-к, сейчас садить-то надо, как ты не поймешь, лейтенант? Начальство приказало: прямо сей-час и садить! Не-мед-лен-но. Понятно тебе?
А докторишка этот – удила закусил, и ни в какую. Что-то там – не то совесть, не то еще чего – не позволяет ему про больного человека писать, что здоровый. Объяснял я ему, объяснял, да что толку? Тем более – запись уже не переправишь…
Ну, ладно, увел я арестантиков своих «болезных». По команде все, как положено, доложил.
Пяти минут не проходит – шум, гам, тарарам: вызывают этого принципиалиста аж к самому начальнику штаба! На ковер.
И прям с порога, естественно, принимается начальство наше вполне грамотно ему втолковывать – что почем. Объяснять ему начинает, что он глубоко неправ. Что не ему, дураку, поучать старших – кого и когда сажать. Что сверху гораздо виднее, чем из того места, из которого он тут высовывается. И что служба его только пока начинается, а с таким началом служить ему будет ой как несладко, потому как служебного чутья у него никакого до сих пор нет, напрочь отсутствует.
– Чутья, может, и нет, а чуткость к людям – есть… – ляпает в ответ докторишка этот на свою голову.
Вот когда только по-настоящему и началось!
Я даже от двери отпрыгнул – подальше. Не дай бог откроется, тогда и мне сдуру перепасть может. Только и в конце коридора это громыхание слыхать было, хотя вроде бы стены у нас – толстые…
Проходит время, зовут туда же, в кабинет, флагманского врача. И, видать, вдвоем уже продолжают «топтать» глупыша этого. Разъяснять!
Вышел он от них – красный, как из бани – очки, и те будто вспотели. Губы дрожат, едва сдерживается, но – гордый: на своем достоял, запись в сопроводиловке не исправил!
А чего, спрашивается, добился?