Старик замолчал, о чем-то раздумывая. Тихо и пустынно было вокруг. Только высокая звезда равнодушно глядела вниз, на темную и такую просторную планету, на холодную равнину под собой, на тяжелый конус все растущей в небеса черной Горы да на двух маленьких, почти незаметных сверху, утомленных долгим переходом человечков – у самого ее подножья…
– А как же Боги, дедушка, они так и не помогли разве людям?
Мальчику сказка понравилась, и он хотел знать, что было дальше.
– Помощи от Богов никогда не жди, внук! Дело их – Зло, – старик прижал мальчика к себе, голос его стал крепче и яростней, – только на Род свой надежда у человека, только родная Почва и добра к нему. Лишь то, что дарит она, – на пользу людям. Навек запомни, мой внук, и внукам своим передай: никогда… ничего… не проси у Богов. Это – табу!
«Скок желудей по крыше жестяной, огонь в печи и влажный шелест ночи. Я чувствую: сейчас тебе не очень-то хочется беседовать со мной. Но потерпи, помедли, притворясь, перебори глухое раздраженье. Вглядись в окно, там – грозных туч круженье, теней и тьмы причудливая вязь. Вослед все утихающей грозе, там – сада растревоженного ропот… Со мной поверить в лучшее попробуй, увидеть, угадать его везде. Мы будем жить с тобою – до ста лет! Не уставая, даже не старея, ведь в этой бесконечной лотерее мы выбрали – единственный билет. Чего ж тебе еще?..». – И так тоже соблазнял ты меня, мой деймоний (нашептывал, обещал, пророчил), чтобы крепче еще привязать к себе, чтобы жил я только тобой одним, чтоб дышал и чувствовал лишь то, что дышится и чувствуется тебе.
А чего мне и надо-то? Кажется, пожил и начувствовался так, как удается немногим, – как, пожалуй, не дано было никому вокруг. За это только одно я должен благодарить тебя бесконечно. Тебя одного, и никого больше.
Такова тайна моя, наша общая тайна… Ты-то сможешь потом передать ее дальше, а я – не отдам теперь уже никому.
1.
Осень в этом году славная, особенная даже осень. Давно бы пора пролиться дождям, ударить первым заморозкам, ан нет: и небеса чисты по-прежнему, и ясное солнце купается в желтой листве, и какой-то особый покой и умиротворение вокруг. Если бы не загустевшая синева небес, не эта листва (все еще роскошная и праздничная, но и изрядно поредевшая), то и не определишь сразу, что за пора такая стоит и какое теперь время.