Они вздрагивали от своих ран, думали о пустых местах в шеренгах и казались себе тенями чего-то большего, чем знали прежде. Этому даже есть название. Атри-седа Араникт еще раз затянулась, уставившись на огонек перед глазами.
Одна ученая когда-то сравнила эту привычку с мастерством управления огнем и всем, что оно символизирует. Ха. Эта ученая из кожи вон лезла, чтобы оправдать свое пристрастие. Тупая баба. Никого не волнует, так просто наслаждайся, а когда надо будет оправдываться, захлопни рот. Тоже мне, философия.
Спроси у солдата. Солдат про курение знает все. И что входит, и что выходит, и в чем, мать твою, разница в итоге.
Летерийцы проявили себя с честью на том жутком поле боя. Отвлекли врага. Кровью и болью успешно прикрывали отход малазанцев… нет, скажем прямо, разгром. Как только прозвучал сигнал, неприступная железная стена превратилась в тростник, снесенный порывом жестокого ветра.
И все равно. Летерийские солдаты выходили в сумерках или перед рассветом на край лагеря и смотрели через кусты на малазанцев. Они не думали о разгроме, об отступлении. А только обо всем, что было раньше.
И есть слово для чувства, которое они испытывали.
Смирение.
– Милая. – Он подошел сзади легким шагом, неуверенный как ребенок.
Араникт вздохнула.
– Я уже забываю, как спят.
Брис Беддикт подошел и встал рядом.
– Да. Я проснулся и почувствовал, что тебя нет, – и начал думать.
Когда-то она нервничала в его присутствии. Когда-то она представляла себе невозможные сцены – так человек вызывает в воображении желания, которые, как он понимает, никогда не осуществятся. А теперь она исчезла из его постели – и ему беспокойно. Несколько дней, и мир переменился.
– Думать о чем?
– Не знаю, стоит ли говорить.
В его голосе звучала печаль. Араникт наполнила легкие дымом, медленно выдохнула.
– Могу поспорить, Брис, уже слишком поздно.
– Я раньше никогда не влюблялся. Не влюблялся так. Никогда не чувствовал себя настолько… беспомощным. Как будто, сам того не заметив, отдал тебе всю свою силу.
– И в детских историях такого не рассказывают, – ответила Араникт. – Принц и принцесса, оба отважные и сильные, равные в великой любви, которую завоевали. Сказка кончается взаимным восхищением.
– Какой-то кисловатый привкус.
– Привкус самовосхваления, – сказала она. – Во всех этих сказочках прячется нарциссизм. Фокус – в зеркальном отражении героя; принцесса для принца, принц для принцессы, но на деле он один, сам с собой. Речь о любви благородного к себе. Герой получает прекраснейшую возлюбленную за свое мужество и достоинства.