Она делает акцент на слове «мой», а меня это смешит. У нас в школе с тем же успехом скачивают доклады и презентации, которые по идее нужно делать самим, а потом с гордостью заявляют: это мои доклады и презентации.
– Ой, как он визжит, ты посмотри, – ахает мать. А интонация красноречиво завершает: «И что мне теперь с ним делать? Я ж совсем не умею ухаживать за детьми!».
Но выход она находит умело. Идеальный выход для женщины вроде нее.
– Игорь, помоги Дане! Доведи до комнаты, а я пока постель чистую ему сделаю…
Я даже не успеваю возразить. Только слышу, как мать упархивает из ванной кукушкой.
Меня снова мутит. Зажмуриваюсь покрепче, отрываюсь от стены и снова доползаю до унитаза. Но желтый цвет из меня больше не исторгается. Наверное, я попросту не успел его как следует впитать.
– Можно вопрос? – бестактно интересуется Игорь, даже не думая приближаться ко мне.
Коротко мотаю головой, вонзаясь ногтями в ободок унитаза.
А Игорь все равно спрашивает.
– Данко, ты че… беременный?
Шмыгаю носом.
– Уйдите, пожалуйста.
– Екарный Касперский, ну точно беременный. С ничего психует и обижается.
– Я не обижаюсь.
Больших усилий мне стоит выдавить это. На самом деле, я обижался. Во многом на Игоря, но больше на ситуацию в целом и на то, что я сидел сейчас в чужой ванной с этим желтым сисистером, а мог бы смотреть с бабушкой Малахова и ругаться на девчонку из передачи, потому что она шляется по мужикам и не смотрит за детьми.
– Я не обижаюсь, – повторяю для пущей убедительности, сжав зубы. – Только выйдете, пожалуйста, из ванной.
– Доберешься сам до комнаты?
– Доберусь.
Он решает не навязываться. Может, и удивлен где-то в глубине души моим поведением. Если вообще делает хоть какие-то выводы, кроме «ха, ты че, беременный?».
Жмурясь, я цепляюсь за ледяную керамику и на ватных ногах ковыляю сперва в прихожую, чтобы нащупать в ворсе ковра драгоценные очки. Цепляю их на нос, потными ладонями хватаюсь за ручки сумок. Липкие мурашки на бедрах, дрожь в ногах, остатки тошнотворной желтизны в горле и головокружение… Я уже не чувствую себя человеком. И щенком не чувствую. Только затюканным нечто, которое мешает и матери, хоть она и упрямо пыталась это скрыть; и Игорю, но он этого скрыть даже не пытался.
– Дань, я тебе постелила!
Она выглядывает из неприметного прохода, который я сперва принял за большое зеркало. Значит, и моя спальня – сплошной черно-синий восторг. Хоть что-то хорошее.