Теперь он во всей своей красе предстал перед Шамраем и мной.
– Так, – сказал начальник штаба. – Было ли какое-то распоряжение по МО касаемо увольнения студентов?
– Так точно, товарищ полковник, было. Но оно относилось к осеннему призыву, – четко и уверенно ответил майор.
– А на этого, – Шамрай кивнул на меня, – письмо из института не поступало?
– Очень может быть, – несколько фривольно сказал Грабовский. – Но командира дивизии на месте нет, поэтому содержание письма неизвестно.
– Говорит, что институт ходатайствует об увольнении в запас из-за какой-то там плавательской практики.
Но Грабовскому стало уже все равно, он всем своим видом выражал готовность уйти:
– Разрешите идти?
– Свободен! – кивнул полковник и, когда дверь полностью затворилась, добавил, – пижон!
Я стоял и смотрел в окно, Шамрай в это время посмотрел на часы и поднялся из-за стола.
– Так, говоришь, из автослужбы ты?
Я не успел выразить свое Уставное согласие, а начштаба уже накручивал телефон.
– Здорово, здорово, прапорщик! – сказал он в трубку.
Я весь напрягся, просто превратился в одно большое ухо: если на том конце провода Муса, наш командир ОРМ (отдельной ремонтной мастерской), то мне кранты. Но рева кастрированного кабана из телефонного аппарата не зазвучало. А уж Муса бы обязательно завопил что-то типа: «Товарищу полковнику! За время вашего отсутствия ничего не произошло. Все ОРМ на одно лицо!»
– Слушай, Гапон, сколько у вас осталось дембелей?
У меня невольно вырвался вздох облегчения: прапорщик Гапон – это кремень. Хотя слова «прапорщик» и «порядочный» не сочетаются, но здесь можно было сделать исключение.
– Один, говоришь? А чего не увольняете? Штрафник, что ли? Ах, даже в отпуске был? Ну, ладно, Александр Николаевич, бывай здоров!
Шамрай хотел, было, положить трубку, но с той стороны прозвучал, видимо, какой-то вопрос.
– Да нет, все в порядке. Стоит тут сейчас ваш дембель, коленки дрожат, домой ему надо в институт, практика там у него начинается. Врет, наверно, подлец. Увольняйте, увольняйте, если заслужил. Чего ему тут дисциплину разлагать? Все!
Я в душе немного порадовался, но прекрасно понимал, что успокоиться можно лишь с печатью в военном билете.
– Чего замер, воин? Иди, завтра будешь увольняться из рядов Советской Армии. А, может, на сверхсрочную пойдешь?