– Здесь, во-первых, жарко, а во-вторых, я не хочу смахивать на Синдбада-морехода, – огрызнулся журналист и, подхватив сандалии, без особого желания направился к креслам у столика. На последнем по-прежнему благоухала еда, и парень едва не застонал.
– Ты слишком не любишь море, чтобы быть мореходом, – отметил султан и, поднявшись из одного кресла, пересел в другое, как раз напротив гостя. Лицо его неожиданно вытянулось; глаза широко распахнулись.
– Вот это да… – и, не дожидаясь реакции недоумевающего юноши, мужчина воскликнул, – С тебя же можно картины писать!
Нельзя сказать, чтобы Пол хоть сколько-нибудь преувеличивал. Журналист, оказавшийся здесь столь странным образом, были и в самом деле красив, а худощавость придавала ему изысканности. Ко всему прочему он был высок, лишь немногим не дотягивая до полных двух метров; довольно бледен, что, в целом, было типично для представителей его нации; имел черные, как смоль, волосы, которые, ниспадая на высокий чистый лоб античного мыслителя, лишь подчеркивали белизну кожи, и светло-серые, но бесконечно глубокие глаза, сверкавшие звездами на тонком лице. Черты последнего были аккуратны, красивы и особенно четки, словно бы их долго и старательно вырезал из мрамора искусный скульптор. Черные, как и волосы, густые, но не широкие, изящно расположенные над глазами брови довершали портрет – лицо Марка и в самом деле буквально просилось на холст, и Пол, получивший в свое время прекрасное эстетическое воспитание и начисто лишенный современных предрассудков, просто не мог не заметить этого. До сей поры полноценно рассмотреть гостя ему не удавалось, он видел его все только сбоку или снизу, или еще под каким-нибудь неправильным углом, а теперь… Теперь султану почудилось, что к его порогу волны прибили какое-то неведомое божество, ибо от людей такой красоты ждать не приходилось.
Марк, сполна сознающий и признающий достоинства собственной внешности, в ответ на его слова только непонимающе сдвинул красивые брови.
– Чего?
Пол устало вздохнул и раздосадовано закатил глаза. Мимолетное очарование художника испарилось как сон, и неземное божество развеялось вместе с ним – в кресле снова сидел самый обычный парень, уже порядком утомивший своей дерзостью. Подумав, что в этом случае высокий лоб ума обладателю явно не добавляет, султан окинул его недовольным взглядом.