– У меня диабет… – все, что смог вымолвить несчастный перед тем, как Нейтан, рассвирепел и принялся душить его голыми руками, затем взял в захват и, упав на колени, прижал его головой к полу профессиональным борцовским приемом. Лон пытался оттолкнуть Нейтана, но Пун удержал самого Лона.
Таким образом, утром пятого дня при входе в контейнер лежало уже три тела.
Данита делила оставшееся печенье. За ней наблюдали голодные глаза всех и каждого, кроме Мими. Внезапно Данита замерла. Лон, который ждал своей порции, встал перед ней.
– Что случилось?
– Их меньше, – на плохом английском ответила Данита, – печений меньше, чем людей.
– Ешь мое, – без колебаний заявил Лон.
И наверняка сразу пожалел о своем решении. Кто его знает, почему Лон решил быть щедрым – то ли понял, что дальше делить печенье просто невозможно, оно рассыплется в пыль (это было песочное тесто), то ли не надеялся выжить. В любом случае – он стал единственным, кто не запомнил вкус этого печенья – а многие позже признавались, что могут опознать это печенье из тысячи других. Вкус печенья стал чем-то вроде вкуса жизни.
* * *
Холод пришел на шестой день. Все понимали, что за бортом будто даже теплее, чем внутри стального ящика, этого коммунального гроба, в котором они оказались. Ночью температура опускалась до 5–8 градусов – так оценивали это узники контейнера (и надо сказать, весьма точно). Да, это не суровая сибирская зима. Но поверьте, проведите вы хоть одну ночь в шортах и майке при такой температуре – зубы будут стучать друг об друга так, что вам станет страшно от самого этого звука.
С покойников была снята вся одежда, которая досталась преимущественно женщинам. Джеральд грел Мими, свернувшись вокруг нее клубком, как кот, который греет собственное брюхо. Эмма кормила малышку скудным, скорее всего, вконец обезжирившим молоком, и Мими охотно ела, но худела, пусть и не так, как взрослые, но все же заметно. Насколько же не подготовлен человек к голоду и холоду, раз даже его младенцы худеют уже на шестой день!
Зато воды стало в достатке. Дождь за дождем – влага наполняла бутылки через самодельный раструб. Пили все вволю.
Польза от холода была только одна – покойники не сильно пахли. Хоть все и смирились уже со сладковатым, тошнотворным запахом гниения, но все же на жаре было бы гораздо хуже.