- Я думала, ты совершенствовался в неких воинских заслугах, Арон, - пробормотала я срывающимся голосом. - Не знала, что эти пять лет ты посвятил поэзии.
Мне показалось, что беседка закачалась от хохота тэна. Укоризненно взглянув на меня, он проговорил:
- Да и ты, я смотрю, времени даром не теряла. Видать, оттачивала свой розовый язычок.
Мои щеки заалели, а Арон вновь отвернулся и пробормотал, что нельзя было нам видеться наедине.
- Но мы вовсе не одни, - запротестовала я. - Посмотри - здесь полно народа.
- Полно, - согласился он, не поворачиваясь. - Но они не видят нас. И все же, когда я с тобой, мне все равно, пусть бы на нас смотрела целая площадь, как сегодня в Святилище.
Воспоминание о ритуале Слияния пронзило тело огненной стрелой и я зажмурилась, с удивлением услышав, как из груди Арона прозвучал едва уловимый стон.
- Что ты делаешь, Рахаат? - низким голосом проговорил он. - Что ты делаешь со мной, пери Рахаат Сафира?
Я испуганно замолчала, опасаясь, что голос выдаст меня, как выдал сейчас Арона.
Какое-то время я пыталась привести дыхание в норму, а потом Арон заговорил.
- Я вернулся, сладкая Рахаат. Вернулся героем, как и обещал, и как того хотел твой отец. Ты помнишь обещание отца, Рахаат?
- Помню, - едва слышно ответили мои губы.
- Теперь тсар выслушает меня, ибо будет говорить с достойным. Но прежде, чем говорить с тсаром, я хотел говорить с тобой.
Мои колени подкосились от того, как он это сказал, а сознание затуманилось. Словно со стороны услышала я свой вопрос:
- Почему? Почему прежде со мной?
- Потому что хочу знать, имею ли я право вести тебя на красный алтарь? Потому что, если твое сердце занято, я не посмею просить об этой чести.
«Мое сердце занято! Тобой!» - чуть было не выпалила я в традициях малышки Лалы, но вовремя сдержалась. Вместо этого я произнесла срывающимся от волнения голосом:
- Мое сердце свободно… Арон.
Тэн обернулся так быстро, что я вжалась в стену. Глаза засветилось изнутри, словно внутрь попал солнечный свет. Взгляд прошелся по мне жадно и так нежно, что губы сами собой распахнулись, а из груди вырвалось потяжелевшее дыхание.
Меня сгребли в охапку и привлекли к себе с такой скоростью, что я едва ли успела понять, что произошло.
Ноющая грудь оказалась прижатой к твердой, как камень, горячей плоти, а к моему лицу приблизилось лицо воина.