– Я хочу уехать отсюда. Прямо сейчас.
Мирон отводит упавшие мне на лоб волосы и, обхватив мой подбородок, заставляет на себя посмотреть.
– Может, сначала поговорим?
Я мотаю головой, потому что любая мысль о разговоре меркнет в сравнении с желанием покинуть дом Руслана. Я не представляю, как смогу встретиться с ним глазами после случившегося, не то что пить чай на его кухне.
– Нет. Я хочу уехать.
С секундной заминкой Мирон кивает и, быстро коснувшись губами моего лба, встаёт с кровати. Я смотрю, как напрягаются мышцы под загорелой кожей, когда он наклоняется, чтобы подобрать с пола одежду, смотрю на мускулистые ягодицы и твёрдые икры, когда он идёт в душ, и в груди растекается тоскливый холод. Для меня Мирон самый близкий человек на свете, тот, кому я привыкла верить во всём и в чьих чувствах никогда не сомневалась. Я люблю каждый сантиметр его кожи, его запах, звучание голоса, и сейчас от мысли, что всё это время он мне не принадлежал или же по какой-то причине перестал принадлежать, становится одиноко. Страшно в один прекрасный день осознать, что тебя окружает ложь.
В течение минуты или двух я слушаю, как за дверью душевой льётся вода, и пытаюсь понять, что мне делать дальше. Так ни к чему и не придя, заставляю себя встать и начать одеваться. Разбросанная по полу одежда оживляет сцены минувшей ночи. Мирон прижимает меня к стене. Толкает на кровать. «Пусть он посмотрит». Я жмурюсь, словно это поможет избавиться от непрошеных картин, и одновременно с этим ощущаю вспышку жара в животе. Моё тело продолжает жить вдалеке от отрезвевшего сознания. Наспех заправляю кровать, не прекращая прислушиваться к каждому звуку в доме. Больше всего меня страшит услышать скрип открывающейся двери по соседству, я то и дело оглядываюсь.
– Ты пойдёшь в душ, малыш? – Мирон появляется в спальне с влажными волосами, в повязанном на бёдрах полотенце.
И я вновь не нахожу в его облике ни малейшего признака, что между нами что-то изменилось. Но тогда… почему? Почему он так запросто позволил другому мужчине ко мне прикасаться? За год наших отношений Мирон не проявил себя необузданным ревнивцем, но и равнодушным его назвать никак нельзя. Как-то раз в клубе он едва не затеял драку, когда один из его знакомых стал откровенно меня клеить, а когда одногруппник неделю названивал мне под разными предлогами, Мирон отвёл его в сторону после занятий, после чего звонки прекратились.