«Дед выходил во двор и кричал соседям нашего большого шестиэтажного дома: “Эй! Кому ягоды нужны? Собирайтесь! Завтра едем в сад!” У него за городом был садовый участок, и он никогда не называл его дачей. Там стоял маленький домик цвета малахита, а вокруг всё росло, поднималось как на дрожжах, множилось, шелестело, цвело и благоухало. Казалось, он просто мог воткнуть в землю палку. А домик построил сам. На все руки мастер, о сооружениях и коммуникациях, мостах и дорогах он очень много знал, имея за плечами четыре техникума и два института. Однако возводить дворец в Крыму для Великого кормчего отказался, объяснив это климатическими условиями, которые ему, жителю Урала, якобы не подходят. И, что примечательно, дед от этого никак не пострадал, не впал в немилость. Также, как и в случае с одним из островов архипелага ГУЛАГ, который он посетил однажды и уехал оттуда живым и здоровым. Или просто ушёл по воде.
Помнится, он даже комаров не убивал. “Ну как же я его убью-то? Ведь он поёт мне под ухом «дяденька, пусти-и-и!»”Отмахивался. Очень сердился, когда Анимаиса травила тараканов дустом. “Серёжа, ты дурак? Это же зараза какая!” – “Да подожди, они сами уйдут”. И они тогда ушли. К соседям. Навсегда. Зато соседи прибегали чуть ли не каждый день. Они знали, что деду после работы нужно обязательно поспать, и появлялись после семи вечера. Им нужна была его точка зрения, его совет и утешение. Дед приглашал их в маленькую комнату, и они тихо переговаривались за чашкой чая с конфетами “Красный мак”. Но потчевали гостей не только этим. Конечно, в доме бывали большие застолья! И тогда Зина с Анимаисой всех забавляли блюдами семейной или, лучше сказать, интернациональной кухни: пельмени с капустой и рыба-фиш, форшмак и беляши с мясом, окрошка и плов! И всегда хороший армянский коньяк. И только коньяк. Почему? Всё очень просто: дед Сергей наливал себе “коньячку” из своей бутылочки. Был весел, пьян, балагурил с гостями. И мало кто догадывался, что он пил обычный чай. Дело в том, что он в рот не брал спиртного никогда. Ни при каких обстоятельствах. Зина притрагивалась к хрустальной рюмке губами, а уж Анимаиса… Нет-нет, она хмелела сразу, с одной капли, и то безудержно хохотала, то утирала платочком свои пьяные слёзы.
Я помню большие мягкие руки. Они шелестели, когда дедушка приносил мне на ночь тёплый кефир с ложечкой сахара в алюминиевой кружке, когда укрывал меня одеялом. Они шелестели во тьме, как листья на ветру, и он напевал мне свои странные, никогда не повторявшиеся колыбельные: “Занавесочка висит, да на ней цветочки, голубые, синие у меня в садочке…”,“Муравьишко-муравей, ты беги домой скорей, ты беги-беги домой, на-на-на да ой-ёй-ёй…”