Складывалось впечатление, что Мельниса тянет ко мне: сильно, возможно, даже сильнее, чем я могла вообразить. Но в тоже время создавалось ощущение, что он ужасно хочет отгородиться за стеной искусственного отчуждения…
«Отмирать» командор не планировал, напротив, напрягался и озадачивался все сильнее, будто одновременно подтягивался и решал дифференциальные уравнения. Я решила снова разрядить обстановку. Невинно хлопнула ресницами – мы, взрослые женщины умеем это лучше, чем юные кокетки, опыт не пропьешь – и переспросила:
– Получается, что вы не выпускали меня из виду? А почему волновались? Я вроде не робкого десятка. Даже не побоялась встретиться с вами в домашней одежде… ну там, на парковке…
Мельнис вначале сильнее напрягся, затем расхохотался, а после внезапно посерьезнел. Его настроение менялось чаще погоды в горах. И я взяла себе на вид проштудировать в интернете все, что найду про френов. Пока поведение, мимика и настроения командора не поддавались никакому логическому объяснению. И все же во взгляде его нет-нет да и проскальзывала эта теплота, радушие, даже восхищение…
Отвечать командор не спешил. Смерил меня внимательным взглядом, будто искал двойное дно в самом обычном вопросе. Мда… Называется разрядила обстановку. Примерно как взрыв ракеты разряжает ее внутренности – разносит к чертям.
– Я… – френ осекся, поменял позу, будто искал более удобную и продолжил: – Не собирался следить. Но как-то так вышло. Само собой.
Обезоруживающая, почти мальчишеская улыбка примирила меня с излишним вниманием командора. Он не сразу опомнился. А когда я вернула улыбку, на секунду просиял неподдельной радостью.
– Не мог же я позволить кому-то обидеть вас, – сказал внезапно совершенно искренне, чуть понизив голос. – Я бы себе этого не простил…
Я растерялась, не зная как отреагировать и что сказать. Еще недавно френ выглядел недоступным, отстраненным, а вот сейчас вдруг проявил удивительную заботу. Мельнис заметил мою реакцию, но истолковал, кажется, по-своему. Нахмурился, впервые за наше знакомство даже потемнел лицом, налил себе настойки и осушил кружку как прежде – одним глотком.
Уронил взгляд в свою тарелку, придвинул ее, и принялся есть с каким-то остервенением. Словно процесс не доставлял ему никакого удовольствия.
Хм. Странный он все-таки.